Отправлено: 21.02.11 23:49. Заголовок: "Одним подай бальзам, другим - подай недуг..." - 31 мая, Галата, утро

Одни - боятся мук, другие - жаждут мук,
Одним - подай бальзам, другим - подай недуг,
А мне по сердцу то, что нравится любимой.
Приму и радость встреч, приму и боль разлук.

Баба Тахер Орьян

 Отправлено: 22.02.11 01:19. Заголовок: ... Спустившись на п..

... Спустившись на первый этаж, янычар-ага застал там картину, которая заставила бы ужаснуться или растрогаться любого, в чьем сердце отзывалась еще любовь к матери и уважение к старости и смерти. Тело императрицы, всю жизнь и все силы своей властной, сильной натуры положившей на защиту наследства, воспринятого ею вместе с венцом базилисы и столь тщательно - и тщетно - хранившей для любимого сына и трон и диадему; тело этой женщины, нашедшей покой в чужом доме, в завоеванном городе, лежало безо всяческих покровов прямо на мраморном полу возле лестницы.
Баше, стоявшие тут же, в равнодушном молчании дожидались дальнейших приказов.

Казалось особой насмешкой судьбы, что женщина, которую боялись и ненавидели, едва почив, перестала возбуждать во врагах даже искру почтения. Подобно повергнутой богине, чье святилище разорено, а статуя скинута прочь с увитого лозой и побегами молодой зелени трона, она была лишь последним обломков империи, на который проходящие мимо странники взирают кто с почтительной грустью, кто с брезгливостью, а кто с полным равнодушием.
Мужчина, чья рана еще продолжала ронять по капле быструю алую кровь, увидел в ней лишь еще одно свидетельство переменчивой, капризной натуры своего господина.
Сейчас участь этого бренного тела занимала ага янычар лишь немногим больше, чем судьба еще доброй дюжины трупов, милостью султана оставшихся перед воротами дома. Янычары, послушные дисциплине, уже приняли решение о том, как следует поступить с казненными, головы которых были отделены от тел искусством отрядного повара*: сорвав с окон оставшиеся портьеры, солдаты со спокойствием истинных детей войны перетаскивали убитых в роскошный сад, ставший спасением и укрытием для сбежавшего кира Фомы. Согласно традиции, по которой мусульмане хоронят убитых на семейных, внутренних кладбищах, так что детство почти каждого из них протекает в играх среди могил и надгробных плит, баше собирались предать каталонцев земле в первом удобном месте - и несколько неглубоких, но аккуратных ям уже пятнали своей чернотой густой дерн, дразня ноздри запахом свежей земли.

Как бы ни был привычен к зрелищу крови и смерти Мехмет-паша, сейчас аромат крови заставил его взор на мгновенье померкнуть; боль свежей раны, в которую прикосновения Анны Варда, казалось, влили яд раскаяния и новых терзаний, вкупе с уязвленной гордостью царедворца и отвращением к совершенному злу человека, вновь ощутившего трепет живого сердца, толкали его покинуть злополучный дом. Но уехать - значило нарушить приказ султана: задержавшись лишь на мгновение, достаточное, чтобы мановеньем руки распорядиться о судьбе усопшей августы Елены, он твердой поступью вышел в сад, наполненный благоуханием зелени и доносившейся с Халича острой вонью соленой воды.

Открыть

* У янычар, напомню, повар по совместительству играл роль палача.

 Отправлено: 22.02.11 14:39. Заголовок: Меж тем та, мысли о ..

Меж тем та, мысли о ком хотел отринуть от себя султанский визир, находилась слишком близко, и слишком недавним было расставанье, чтобы оба, осман и ромейка, могли предать его забвению, подобно как турки бестрепетно готовились похоронить чужих мертвецов.
Стены консульского дома были крепки и надежны, и то, что для латинян на площади перед домом было заключительным актом драмы, в котором, увы, даже не всем из них суждено было сыграть главные роли, до женщин в задней части дворца долетало неясным шумом, едва ли громче шума моря или шелеста листвы от порывов ветра. Однако надо было стать глухими и слепыми, чтобы не услышать стоны и проклятия, раздавшиеся в доме после того, как султан Мехмед отдал свой безжалостный приказ не щадить никого, кто способен оказать сопротивление.

Побледнев, Анна сжала руку Филомены и напряженно выпрямилась, прислушиваясь к торжествующей вакханалии смерти. Четверть часа назад дерзко призывавшая гибель от руки Заганос-паши, она теперь замирала от мысли о мече простого наемника. Но ужасное пиршество длилось недолго, много меньше, чем то казалось напуганным ромейкам.
Стихли последние шаги и последние крики, а притворенная дверь, укрывавшая Анну Варда и ее рабыню, осталась непотревоженной; тихий шум монотонной работы раздавался лишь со стороны сада. Анна подошла к распахнутому окну и различила в густой зелени неясное шевеление; вглядевшись, она увидела ямы, темными рваными провалами зияющие в земле.
– Могилы… Они роют могилы прямо возле дома! – потрясенно прошептала она. – Христиан зароют, как собак, без отпевания, без… О Господи! – она уронила лицо в ладони, не вынеся оскорбительного зрелища.
Филомена осенила себя крестным знамением и трижды перекрестила окно. Латиняне, не пребывая в истинной христианской вере, все же не заслуживали подобного надругательства после смерти, которую иначе, чем мученической, назвать было нельзя. Но ее госпожа считала, что в их силах сделать больше, чем вознести молитвы за души убитых.
– Нужно отыскать монахинь, – глаза Анны блеснули твердой решимостью. – Они не посмеют отказать в последнем праве мертвых. Если нужно, я дам им денег, но то, что они делают сейчас, это… отвратительно!
Филомена вздохнула – не для того она с риском и трудом сберегла унесенный из дома генуэзского торговца кошель с деньгами, чтобы раздать золото разбойникам и пособникам сатаны, но понимала, что Анна не прислушается к разумным доводам.
– Будьте осторожнее, моя госпожа, – взмолилась несчастная рабыня. – Позвольте мне пойти вместо вас, не подвергайте себя новой опасности.
– Ты думаешь, я боюсь теперь? – губы Анны презрительно искривились. Она лгала: страх леденил сердце, цеплялся за край платья, дрожью пробегал по кончикам пальцев; и она ненавидела себя за это малодушие. – Идем! Мы должны разыскать донью Эву, ныне ее черед нуждаться в милосердии, и надеюсь, что она примет его с более смиренной душой, чем дарила сама, – не сдержалась Анна. – Идем же!

Впрочем, благоразумные речи служанки достигли слуха хозяйки – или то возымели действие правила скромности, впитанные с молоком матери. Юная ромейка не вышла из комнаты с непокрытой головой, и, хотя черная ткань покрывала, взятая из покоев инокини Ипомонии, плохо сочеталась с итальянским платьем зеленого бархата, Анна предпочла погрешить против моды, чем против совести.

…По счастью, баше уже успели унести тело августы, иначе Анну ждало бы новое потрясение и испытание; не оскорбив ничем взора, она без помех спустилась в тенистый сад, так часто служивший местом отдохновения жителям злосчастного галатского дома, а теперь предназначенный для их последнего отдыха и пристанища.
Спустилась и замерла при виде алого силуэта, застигнутая врасплох, не зная, куда ступить и скрыться, чтобы щеки не горели больно стыдом и гневом. Гневом на себя, на свою глупость, за то, что подумала, что он уедет тут же, как и сказал, без жалости прогоняя ее. Но сильнее на Мехмет-пашу – за то, что не уехал, остался, чтобы снова и снова мучить ее одним своим присутствием. Она отступила назад, желая незаметно исчезнуть, прежде чем будет замечена и подвергнется новым оскорблениям.

 Отправлено: 22.02.11 17:07. Заголовок: Говорят, что слух ма..

Говорят, что слух матери столь изощрен, что в хоре детских голосов способен безошибочно различить крик единственного младенца. Еще говорят, что собака, после расставанья с хозяином без движения лежащая поперек порога, способна услышать его шаги еще тогда, когда он едва вывернул с проселочной дороги на узкую тропку, ведущую через сады к отчему дому. Говорят... да, много разного говорят люди, желая объяснить странное и таинственное явление, когда одна душа тянется к другой, связанная невидимыми путами - любви, ожидания и надежды.

Была ли виной легчайшая смена ритма с тяжелой поступи янычар, отягощенных печальным грузом, или легкий трепет, пролетевший по рядам молодых мужчин при виде красоты женщины, сиявшей перед ними с недозволенной откровенностью - но только Заганос-паша обернулся к дверям, распахнувшимся в напоенный весенним молодым солнцем сад, в тот самый миг, когда обутая в сафьяновый башмачок маленькая ножка ступила на изумрудный дерн. Сердце мужчины, бесстрастно взиравшего на распахнутые могилы и окровавленные тела, забилось быстрее - но боль в подреберье, где вновь вспыхнула огнем не желавшая закрываться рана, заставила его прийти в себя.
Скрипнув зубами, Заганос-паша заставил себя отвернуться, вперив взор в покрытую потом и мелкими комьями земли спину солдата, в этот момент выпрыгнувшего из свежей могилы.

Однако забурлившая от близости ромейки кровь, яростно бившаяся в его сердце, не дала ему отпустить Анну без единого слова: кликнув ординарца, кара-кулага, что передал ему приказ повелителя и теперь крутился поодаль, выжидая момента покинуть место столь печальных событий и возвратиться пред очи султана, он громко спросил по-гречески, вытянув руку в направлении замешкавшейся беглянки:
- Что делают здесь эти женщины?

Порученец сорвался с места, радуясь возможности удалиться от непосредственной близости к трупам, и обратился к женщинам с такой напыщенностью, словно выступал послом, как минимум, перед Папой Римским:
- Мой господин, сиятельный Великий визирь, требует, чтобы вы немедленно удалились, и не тревожили его высочайший покой своим присутствием.

 Отправлено: 22.02.11 18:18. Заголовок: Уже было отпрянув дл..

Уже было отпрянув для бегства, Анна остановилась, распрямившись, как тонкая лоза. Взор ромейки недобро вспыхнул, устремившись на порученца, дерзнувшего отдавать приказания высокородной дочери Варда. Но что толку гневаться на раба – плеть в руке, стрелу в изгибе лука, пса на цепи – его устами и его языком оскорбления Анне наносил другой человек, чей силуэт вырисовывался пылающим лучом утреннего солнца. Она отвернулась от слепящего света, отчасти благодарная за преграду, что Всевышний поставил ее глазам, оберегая от искушения и боли.

– Передай своему господину, что недостойно воина предавать врагов позорному погребению, обрекая их души на вечное проклятие, – высоким, ломким от волнения голосом произнесла она, избегая даже глядеть в сторону Мехмет-паши. – Я верю, что это происходит не по злому умыслу, а по незнанию. В доме находятся несколько монахинь, я пришлю их сюда, если вы согласны подождать, и сама более не покажусь.

Последние слова Анна вымолвила чуть тише, но столь же твердо, как требовала уважения к безответным мертвецам.

 Отправлено: 22.02.11 19:50. Заголовок: Посланец явно не ожи..

Посланец явно не ожидал, что девица, пусть она даже принадлежит к народу, которого не коснулся свет мудрости Аллаха, посмеет возражать мужчине, особенно если он вознесен столь высоко, как правая рука султана и водитель янычарских войск. Окажись перед ним дерзкий мальчишка или же пышущий самодовольством воин, ему не удалось бы ступить дальше и шагу - но дерзость пленницы, которой полагалось, закрыв лицо покрывалом, оплакивать мертвых и возносить молитвы своему богу, на мгновение заставила посланного утратить дар речи.
И этого мгновения хватило, чтоб Заганос-паша потерял терпение.

Раздосадованный не столько промашкой кара-кулага, но более тем, что тот осмелился исказить и переиначить его мысль, Великий визирь быстрым шагом приблизился к спорщикам. Остановившись в дверях, те преградили дорогу похоронной процессии; за спиной Анны тут же остановились два янычара, тащивших очередной завернутый в занавеску труп, а за ними мелькнули неясные тени, должно быть, принадлежащие желавшим участвовать в похоронах своих близких каталонцам.
Рука Заганос-паши с силой опустилась на плечо оплошавшего царедворца; резким толчком мужчина отшвырнул жертву своего недовольства прочь, сопроводив это действие кратким, но, по-видимому емким проклятием. Не ожидавший подобного обращения кара-кулаг оступился, и, запутавшись в длинных полах кафтана, во весь рост растянулся на дерне - но почти сразу вскочил, чтобы склониться в ответ на произнесенный ледяным голосом приказ нового главы Дивана.
- Пусть делают, что потребно,- резким, чеканым голосом, словно выбивающим искры на медной доске, проговорил тот по-гречески.- Пусть погребут своих мертвых так, как предписывают им обычаи. Но - никаких рыданий и имамов с их кривляниями! защитник султана, исполнителя Предначертания, я не позволю здесь подстрекать народ и осуждать его волю и совершившуюся волю Всевышнего.

 Отправлено: 22.02.11 23:30. Заголовок: Будь говорено это ей..

Будь говорено это ей одной, наедине, Анна Варда не преминула бы возразить Заганос-паше, оспорить несправедливое для христиан распоряжение – не столько из упрямства или недостойного воспитания, сколько от пока неосознанного ею женского понимания, что ей под силу и оспорить, и возразить, и склонить на свою сторону. Нить, что спутала султанского визира, петлей обвилась и вокруг сердца ромейки, пусть та до поры не ведала о силе и прочности этой нити.
Но сейчас, как объявил кара-кулаг и подтвердил сам Мехмет-паша и словом, и звучной медью, переливающейся в его голосе, говорил и говорил для всех первый визир, исполнитель воли султана; публично воспротивиться ей означало навлечь на себя и защищаемых христиан еще большие унижения.

Анна посторонилась, пропуская печальную процессию и закрывая краем накидки искаженное мукой лицо. Привычное ожесточенным детям войны зрелище насильственной смерти вызывало в ней содрогание и жалость, а спокойствие янычар, словно те готовились погрузить в рыхлую землю не человеческие тела, а семена для будущего всхода и жатвы, внушало ужас и отвращение.

– Пусть так, – тихо ответила она и сделала знак Филомене отправиться за черницами, – Господь на небесах отличит невинных и правых. Не думай, что я не благодарна тебе за эту малую милость, – быстро добавила она, метнув на османа краткий взгляд, – хотя просила о большем.

 Отправлено: 23.02.11 00:14. Заголовок: Эва вбежала в дом, с..

Эва вбежала в дом, слыша за спиною стоны тех, кого безжалостно убивали на площади, крики, тех, кто был в доме. Место, где она провела большую часть своей жизни, где грустила и радовалась, любила и ненавидела, где она всегда чувствовала себя защищенной, сейчас было подобно темнице, в которой собрали всех приговоренных к смерти. Но ничего сейчас каталонка не замечала, лишь устремляясь в покои своей матушки, в отличие от Пии, которая, не переставая, крестилась, отпрыгивала с небывалой прытью при виде осман, казавшихся ей порождениями самого ада.
Эва распахнула двери. Ее взору предстала комната, куда частенько в детстве она вбегала, дабы пожелать матушке доброго утра или спокойной ночи, а донна Мария, гладя ее по голове и улыбаясь, говорила, что не пристало благородной донье бегать по дому, что всегда ее движения должны быть неспешны и преисполнены гордости и достоинства. Именно эти слова сейчас зазвучали в голове каталонки. И она как в детстве остановилась у порога, чтобы проделать оставшийся путь к постели матери, как та ее всегда учила. Возле донны Марии стояли две ее служанки, при виде Эвы они отошли в сторону. Каталонка же подошла и присела на край кровати. Бледное лицо, потухший взор и такое тихое дыхание, что могло показаться, будто душа донны Марии устремилась вслед за мужем и сыновьями. Любое дурное известие могло просто убить ту, что всегда ассоциировалась у Эвы с идеалом женщины: преданная жена, любящая мать, истинная католичка, казалось, что донна Мария совершенно безгрешна и что не зря ей дали имя той, кого почитают наравне с самим Иисусом. Женщина тем временем перевела взор на лицо дочери, ей словно понадобилось время, чтобы признать собственное дитя
- Дочь моя, - едва слышно вымолвила она, но во взгляде появилось небольшое облегчение, потому как боялась донна Мария, что потеряла и дочь свою вместе с мужем и сыновьями.
- Матушка, не говорите. Вам нужны силы. Отдыхайте, - Эва попыталась чуть улыбнуться, хотя и вышло это с великим трудом, улыбка была эта печальна. Донна Мария прикрыла глаза и на какое-то время погрузилась в забытье. Окно в комнате, что выходило на сад, было чуть приоткрыто. Из-за него доносились голоса, говорящие на чуждом для каталонцев языке. Эва поднялась с кровати и выглянула в него. То, что она увидела, покоробило каталонку, которая поджав губы, резко развернулась и, бросив служанкам, прежде чем выйти из комнаты:
- Оставайтесь с донной Марией, чтобы не случилось.
Пиа, что все это время стояла возле дверей поспешила следом за Эвой.
Каталонка больше не торопилась и слезы больше не лились из ее глаз, полных скорби. Она лишь накинула часть покрывала, сделанного из тонкой ткани, на лицо; руки ее перебирали четки. Не успев завершить один траур, ей предстояло оказаться на похоронах. Сейчас идя по дому, который все больше напоминал склеп, Эва напоминала тень, что бесшумно пришла из царства мертвых, дабы забрать души убиенных. Не было слышно ее шагов, лишь едва слышный шелест ткани сопровождал «тень». Пиа шла следом, молча, и читала молитву про себя, моля Господа лишь о том, чтобы дал он им силы перенести все эти испытания.
Подходя к дверям, ведущим в сад, еще на лестнице услышала Эва слова ромейки, говорившей о монахинях. Если бы не скрывало покрывало лица Эвы, то можно было бы увидеть, как гневно блеснули ее глаза. Но не будет она обрушивать проклятия, потому как негоже тревожить этим покой умерших, но и не будет она знать жалости и сострадания к этой ромейке, что вместе с остальными привела смерть в этот дом, а теперь смеет даже думать о том, чтобы еретички, такие же, как она, совершали обряд погребения над истинными христианами. И как ошибалась Анна, ожидая, что Эва смиренно будет принимать милосердие от той, которую винила в этих смертях.
- И что же, кира Анна, Ваши монахини проведут обряд погребения как того велит католическая вера? – Раздался ледяной голос позади Анны Варда, когда небольшая часть скорбящих женщин этого дома прошла вперед. После того как вы принесли смерть в этот дом, после того как отважных мужей и благочестивых христиан убили подобно скоту, не дав даже возможности умереть с честью, а теперь хотят зарыть как безродных собак, Вы еще желаете очернить их души ересью и обречь на вечные муки?– говорила Эва не громко, без гнева, хотя, может быть, ее гнев просто принял не вид пламени, а вид льда. В голове все крутились слова этого мужчины, которого она видела на площади, и который побежал в дом, едва каталонка скала о ромеях, слова о том, что все случившееся было волею Всевышнего. Что ж если они - поклонники дьявола, то да это были его козни, но ни как не воля ее милосердного Бога. Холодная, полная горечи усмешка застыл на губах, но нельзя ее было увидеть
- А Вы,- она обратилась к тому, кто ликом своим не был похож на османа, но вел себя как один из них,- нет надобности вам хоронить тех, кого вы не так давно безжалостно убили. Мы сами похороним наших братьев, мужей, отцов и сыновей. Оставьте этот дом. Коль не имели Вы милосердия к живым, то проявите его к мертвым, к душам, что сейчас взирают на нас желая обрести покой,- Эва замолчала, по-прежнему перебирая четки, Пиа тенью стояла позади своей воспитанницы. Ничего не желала сейчас душа каталонки, как то, чтобы отдать дань усопшим, чтобы прозвучала над ними похоронная месса и чтобы она могла остаться здесь, среди близких ей, дабы оплакать тех, кто сегодня ушел из жизни.

 Отправлено: 23.02.11 01:28. Заголовок: Резко обернувшись...

Резко обернувшись, Анна встретилась с темным взором каталонки, пылавшим из-под приспущенной накидки подобно огню тех вечных мук, о которых та поминала. Она смотрела гостью с той же надменностью и презрением, что вчера ночью, и бросала столь страшные обвинения, что кровь отхлынула от лица Анны, заставив ее побледнеть, сравнившись цветом щек с лепестками белой лилии.

– Мне неизвестно было, находится ли в доме католический священник, чтобы позвать его, – насилу сохраняя самообладание, отозвалась ромейка. Если презрение и насмешку Заганос-паши можно было с трудом вытерпеть, ибо от победителя, захватчика и врага, странно требовать милостивого обхождения, то спесь доньи Эвы, христианки, сестры по вере и по несчастью, была нестерпима. – И так рассудила, что лучше православные молитвы, чем никакого благословения. Вы думаете иначе, донья Эва?

Едва произнеся эту отповедь, Анна уразумела, что ответила по-ромейски, и на том же языке обратилась к ней каталонка. Она прищурилась: много сказано о коварстве и хитроумии эллинов, но, как видно, латиняне превосходят их, раз к уловкам и хитростям у них прибегают даже невинные девицы. Анна не задавалась вопросом, как Мехмет-паша сумел так скоро найти свою пленницу, с поистине восточным фатализмом относя случившееся на волю рока или судьбы, но сейчас смятенно подумала, что лик фатума мог иметь женские, девичьи черты дочери дона Пере Хулиа. Подозрение тем более сильное, чем усерднее ромейка пыталась отогнать его как недостойное и неправедное.

 Отправлено: 23.02.11 15:47. Заголовок: Кого пришла оплакива..

Кого пришла оплакивать ромейка? Зачем она вообще явилась сюда, посмела явиться? Эти вопросы вызывали в сердце каталонки гнев. Потому что для нее именно Анна Варда, как и прочие ромеи были повинны в тех несчастьях, что постигли дом консула.
- Уж лучше прочитают молитвы их единоверцы, проводя в последний путь, чем еретики. Однако слава Всевышнему в Галатее остались католические священник, что не оставили нас в столь трудный час и одного из которых мы можем пригласить, дабы он совершил обряд как предписывает наша вера,- при этих словах Эва кинула взгляд через плечо на Пию.
– Пиа, пошли кого-нибудь из слуг за святым отцом, с просьбою и мольбой о том, чтобы провел он обряд похорон для погибших католиков,- произнесла каталонка и вновь перевела взгляд на ромейку. Слава ли Богу, хвала ли Мехмеду, но турки не тронули католических священников, даже более храмы тоже остались не тронутыми. От чего истинно верующие могли посетить дом Господень, где воззвать к нему с просьбой ли, с благодарностью ли. Единственное, не слышался более звон колоколов, которые были сняты.
- Что же до Вас, кира Анна, то надеюсь ни Вы, ни прочие ромеи более не задержатся в этом доме, который дал им приют, а они отблагодарили лишь тем, что назвали нас своими врагами, а друзьями тех, от кого укрывались. И тем более не оскверняйте погибших христиан своим присутствием, - произнесла Эва, вспомнив кира Дмитрия, который уехал с султаном. К тому же каталонка все чаще задавалась вопросом, не связано ли появление этой ромейки с тем, что в этот дом пришли османы? Как знать, не назвала ли она этих зверей друзьями, когда ночью так их защищала и обвиняла католиков? И если до этого Эва терпела присутствие ромеев только по настоянии отца и в надежде на то, что эти заблудшие души прозреют и обратятся к истинной вере, то сейчас, когда убиты все мужчины, матушка ее сломлена горем, а Эва несет ответственность за всех кто остался под крыше дома, она не намерена более терпеть еретиков и тем более укрывать их. Хватит, ее семья жестоко поплатилась за это. Сердце, что пережило в одно утро столько горя, ожесточилось. И если ранее Эва была нетерпимой в вопросах веры, то теперь казалось, что она возненавидела весь мир, этот мир, которым для нее стала Галата и чуждая страна, захваченная иноверцами. Странно, но несмотря на жестокость и возможную пылкость речи, каталонка говорила спокойным тоном, ни разу не сбившись с ритма, в котором ее пальцы перебирали четки.

 Отправлено: 23.02.11 18:53. Заголовок: Если от приближения ..

Если от приближения к Анне Великий визирь вынужден был надевать на лицо маску жестокости и бесчувствия, то слова, брошенные девицей, ранее посмевшей подать голос и против султана, заставило Заганос-пашу и вправду одеться коркой льда. Кем бы ни была ромейка, она принадлежала ему, и поносивший ее покушался на его право; в любое другой день кара за подобное превзошла бы вину настолько, что в преданиях этой семьи и через множество лет с содроганием бы вспоминали о том, как окончила свои дни дерзкая латинянка.
Но сейчас... он молчал. Более того, в глазах Первого визиря сверкнула ядовитая, словно язык иблиса, насмешка. Были ли дары, что он принес ночью кире Анне, столь же драгоценны, как те, что рассыпала сейчас перед ней неизвестная? Как быстро забыли люди, что попрекали теперь ромейку, что еще полгода назад все они - ифранджи и уроженцы Балкан, гости из дальних стран, где их теснили вассалы халифа Гранадского - пользовались защитой и покровительством императора Константина, и что высокие стены Города защищали их земли и их моря от возрастающей мощи османской империи.

Но молчания показалось ему мало: сделав знак порученцу, который уже поднялся с земли и теперь со страстным рвением ожидал новых приказов Великого визиря, Заганос-паша отступил в тень цветущих деревьев и опустился там на скамью, поспешно вынесенную из дома и покрытую пестрым ковром.
Невозмутимое лицо его было повернуто в сторону продолжавших свою печальную работу баше - но взгляд прищуренных глаз оставался прикованным к двум противницам. Сейчас для османа они были чем-то большим, чем лишенные защиты и покровительства женщины - за спиной каждой из них, казалось, незримо стояли два мира, перед лицом смертельной опасности продолжавшие спор за первенство перед лицом своего ложного бога.

 Отправлено: 24.02.11 00:12. Заголовок: Усмешка передернула ..

Усмешка передернула розовые уста Анны, как будто созданные лишь для ласковых слов и молитв. Каталонка говорила и вела себя так, словно воля латинян оставалась решающей в стенах этого дома, поверженного так же, как и великий город за проливом. Анна отдала бы должное стойкости и отваге доньи Эвы, не обратись они против ромейки тысячами жал ядовитых ос.

– Приют, который стал ловушкой и могилой для доверившихся вам, – промолвила она, не в силах забыть кончину императрицы, произошедшую у нее на глазах. – Вы очень уверенно и смело отдаете приказания, донья Эва, уверены, что вас послушают те кого вы не называете иначе, чем животными. Посмотрите! – воскликнула Анна, обводя рукой оскверненный сад и желая сдернуть с лица каталонки накидку, которая, похоже, застлала пеленой ей взор, ослепив. – Они не медлят ни минуты, и ваш священник придет слишком поздно, если отважится подвергнуть свою жизнь угрозе.

Порыв ветра метнул ей в лицо смесь запахов: потревоженной срезанной травы, черной влажной земли и сладковатый липкий запах крови; и к горлу ромейки подкатила тошнота.
– Не ждите понапрасну, вознесите молитву о павших соотечественниках, и я помолюсь о тех, кто невзирая на опасность давал нам убежище, в котором вы ныне отказываете, – Анна упорно отводила взгляд от султанского визира. Слыша каждое язвящее слово доньи Эвы, он стал невольным свидетелем унижения Анны, несомненно получив еще одну причину торжествовать над ее неразумием и гордостью.

 Отправлено: 24.02.11 09:10. Заголовок: Как разны были их ве..

Как разны были их веры, так было разно их мировоззрение. Что день и ночь, что тьма и свет, что огонь и лед, что небо и земля были ромейка и каталонка. То, что для Эвы казалось понятным, для Анны словно оставалось непостижимым и наоборот. По разумению каталонки, если бы ее вот так попросили покинуть дом, то она, сохраняя достоинство, развернулась бы ушла, но ромейка словно желала продлить мучения и без того съедаемого гневом сердца, словно желала свести каталонку с ума. Эва на мгновение прикрыла глаза. Не место и не время было предаваться спорам, но ромейка, словно этого не понимала. Пиа же, стоявшая чуть позади своей воспитанницы, не спешила отдавать приказания. В силу возраста, имеющая мудрость, она словно думала так же как и Анна Варда, хотя и не понимала того языка на котором сейчас разговаривали каталонка и ромейка.
Хлесткая речь над телами убиенных казалась Эве кощунством, которого она не могла стерпеть. Если бы в этом доме остались слуги мужчины, то каталонка бы давно уже приказала вышвырнуть это гадюку, что смеет обвинять их в том, что семья консула и его люди стали причиной гибели еретиков.
- Ловушкой? А не вы ли и привели в эту ловушку тех, кто жестоко расправился с теми, кто защищал Вас? И смеете еще сейчас стоя здесь в чем-то обвинять и говорить, что будете молиться? – Эва едва сдерживала гнев, и только почтение к погибшим не позволяло ей говорить громче, в отличие от Анны Варда, которая в который раз не проявила уважения к погибшим, смея повышать голос. Эва глубоко вдохнула, словно пытаясь, сохранит самообладание, пальцы чуть более прерывисто перебирали четки «Да кем возомнила себя эта еретичка, что смеет указывать, как мне поступать?» - мелькнула в голове гневная мысль. Эва чуть прищурила глаза, кинув взгляд туда, куда ромейка указала. Действительно османы продолжали рыть ямы с поистине ужасающим равнодушием и упорством, а тот к кому обратилась чуть ранее Эва, не проронив ни слова, расположился в тени цветущих деревьев на скамье и с бесстрастным выражением лица наблюдал, казалось, за разговором ромейки и каталонки. Не понимала Эва, что держит этих иноверцев в ее доме. Они получили все, за чем пришли. Так что же желание нанести последнее оскорбление и обречь души на проклятие двигало ими? Каталонка устала от непонимания всего происходящего. Ранее ее мир был намного проще, ведь в нем действовали установленные правила и нормы, а сейчас, казалось, все перемешалось и уже не ясно, что истинно, что ложно, а главное совершенно непонятны поступки других. Да, быть может, она еще просто не осознала, что лишилась и дома, в котором хозяйничают эти иноверцы. Для нее все же этот дом оставался ее, а значить смела она требовать от других, как минимум оставить его.
- Имейте почтение к мертвым и не повышайте здесь голоса, - едва сдерживая гнев, произнесла Эва. – Это не место для споров. И будь у Вас хоть капля достоинства, то уже покинули бы Вы этот дом, - каталонка замолчала, в очередной раз, бросив взгляд, на работавших османов и на того, кто сейчас единственный мог остановить этот кошмар. Женщины, что вышли оплакать своих мужей, братьев, отцов и сыновей, стояли небольшой группкой, не решаясь подойти, боясь османов, что так безжалостно расправились с каталонцами.
- Пиа, почему ты еще здесь? – спросила уже на каталонском Эва.
- Донья Эва, голубка моя, успеет ли священник, смотрите, как быстро роют ямы эти ироды? – Пиа тоже бросила взгляд на османов, который казался равнодушным, скрывая истинные чувства дуэньи.
- Что ж, тогда придется сделать то, что так претит моей душе, - ответила Эва, которая словно собиралась с силами для предстоящего разговора.
- Что еще Вам нужно здесь, кира Анна? – Обратилась она к ромейке, поступков которой тоже не понимала. – Лишь помолиться за тех, кого Вы обвиняли ночью и обвиняете сейчас? Что ж молитесь, но только так как молимся мы, а коли не согласны, то уйдите. Вашей ереси здесь никто терпеть не будет. – Эва замолчала, казалось, более не собираясь продолжать разговор

 Отправлено: 24.02.11 15:43. Заголовок: – Довольно! – повели..

– Довольно! – повелительно вымолвила Анна, пусть поначалу у нее от бесстыдства латинянки захватило дух и отнялся язык.

Но не сыщется в подлунном мире та женщина, что безропотно снесет попреки от другой, чужой ей по крови, разве что немая, да и та найдет, чем заменить ответное выразительное слово. Так и терпению Анны был положен конец. Как бы изначально она не сочувствовала каталонке, ромейка не понимала, почему она, положением ничуть не уступавшая Эве, а знатностью и родовитостью превосходившая ее, вынуждена выслушивать поношения, годные разве что для служанки или рабыни. И не было рядом верной Филомены, по распоряжению госпожи отправившейся за инокинями, чтобы воззвать к благоразумию одной девицы и стыду другой.

– Я вижу со всей ясностью, донья Эва, – тихо и отчетливо произнесла Анна, – что вы из тех добрых христиан, кто пройдет мимо ближнего, оставив его уповать на помощь из Самарии.*

Понимала ли спесивая испанка, что изгоняя ромеев прочь, с легкостью нарушая данное ее отцом обещание, тем самым она подвергает доверившихся латинянам беглецов немалому риску, а то и обрекает на смерть. Слепота или жестокость руководили ею, того Анна не знала, но ей равным образом были отвратительны и то, и другое.

– Вы забываетесь. И забываете, что под вашей крышей находилась та, чья кровь священна, и чья жизнь… – она осеклась, не осмеливаясь тревожить имя женщины, недавно покинувшей и этот мир, и этот дом. – Вы склонны проявлять уважение и требовать его лишь к своим мертвецам.

Открыть

* разумеется, речь идет об известной притче о добром самарянине.

 Отправлено: 24.02.11 15:53. Заголовок: Продолжить Анне поме..

Продолжить Анне помешало появление Филомены в сопровождении тех самых двух черниц, что находились подле августы до ее кончины. Монахини были сильно напуганы, но выступали твердо, находя поддержку друг в друге и страшном долге, который потребовал их присутствия саду.

Однако выдержка младшей из инокинь немедля дала трещину, едва она увидела в развернувшемся импровизированном саване бледный заостривший профиль матери Ипомонии, которую баше собирались без церемоний бросить в одну из могил. Пронзительно закричав, монахиня кинулась к мертвому телу и распласталась на нем подобно отсутствующему погребальному покрывалу, препятствуя туркам дотронуться до святой.

Другая монахиня, казалось, окаменела от такого кощунства, а Филомена безостановочно шептала:
– Свят, свят, свят…

 Отправлено: 24.02.11 18:08. Заголовок: На мгновение Эва пер..

На мгновение Эва перестала перебирать четки. Именно в этот момент обуреваемая гневом и ненавистью, каталонка едва удержалась, чтобы не отвесить пощечину Анне Варда, которая смела вести себя так, будто это она находится у себя дом и будто, это Эва привела в дом осман. Но все же воспитание и правила поведения в ней еще сохранились, хоть и ослабленные ненавистью, поэтому руки продолжили перебирать четки спустя мгновение
-Как смете Вы в моем доме со мной разговаривать в подобном тоне, как устраивать уличное представление из того, что священно? Я из тех христиан, что не признают ереси всего лишь. Я сказала, подите прочь. Что в этом Вам не понятно?
Пиа, которая к своему сожалению не знала греческого, почти ничего не понимала в их речи, но по эмоциям и интонации догадывалась, что эти две благородные девы схлестнулись в споре. И зная Эву, Пиа могла предположить, что и без того горячий нрав каталонки сейчас подобен вулкану, что смерть родных затмила ей разум и заглушила призыв души и сердца. Однако скудного знания греческого Пии было достаточно для того, чтобы уловить смысл последних фраз. И пусть эта старая каталонка тоже не испытывала любви к ромеям, но ею не руководило одно лишь горе, а потому еще помнила она о заповедях.
- Донья Эва, - на свой страх и риск прервала Пиа Эву, беря ту за руку. – Уймите ярость и гордыню. Не время сейчас бросать камни, время оплакивать погибших. Не время ненависти и гневу, время смирению и скорби, - голос Пии был размерным и словно убаюкивал, но при этом оставаясь твердым. Дуэнья понимала, что склока лишь будет на потеху настоящим их врагам, этим бездушным иродам, так же она понимала, что Эва может в своей горячности перейти черту, а Пиа с детства привыкла о ней заботиться и оберегать от опрометчивых поступков.
Прикосновение Пии словно принесло в бурлящую кровь каталонки покой, как становится менее горячим кипяток, если в нее добавить холодной воды. И все же ненависть подобно упрямому червю точила Эву изнутри, порою казалось, даже мешала дышать. Но слова дуэньи всегда достигали сердца и разума Эвы. Как и достигли ее последние слова Анны Варда, а после развернувшаяся картина дала понять, что среди трупов католиков лежала императрица еретиков, коей здесь было не место, но в то же время каталонка испытывала почтение к умершим, ведь они уже не произносят хулу, они все сейчас равны перед Господом и одних он обласкает, а других отринет, низвергнув в адское пламя. Единственное чего желала Эва, чтобы ее оставили наедине с ее горем, чтобы католики могли проводить своих родных в последний путь согласно их традициям. Не желала она не слышать и не видеть ереси, как не желала она не видеть и не слышать осман. Крик монахини заставил Эву вздрогнуть и чуть поежиться. Открывшаяся картина была поистине ужасна. Неужели эта женщина, что царствовала над судьбами многих людей, сейчас лежала завернутая в саван подобно безродной собаке. Конечно, по мнению каталонки это была расплата за ту ересь, в которой та жила, как жил и ее народ, но даже еретик после смерти не достоин подобного надругательства, после смерти уже один судия у всех – сам Господь.
Эва перевела взгляд от картины, что где-то в глубине рождала жалость чисто человеческую.
- Забываетесь и ошибаетесь Вы, кира Анна, - заговорила она уже тем тоном, без ноток истинного гнева, - в отличие от Вас я не буду навязывать Вам для отпевания вашей усопшей наши обычаи, я просто не позволю, чтобы наших мертвых оскорбляли еретические речи. Полагаю, Вы можете забрать тело и провести обряд погребения в ваших традициях, раз желаете, чтобы душа ее горела в аду. Ваше право. Я лишь прошу оставить нас. И просила об этом с самого начала, если Вы не поняли.
Конечно, для Эвы не была священна та, что жила в ереси и в ней же умерла, но почтение к любому умершему, оно было воспитано в каталонке. Эта сцена сбила настрой на разговор, с которым она собиралась обратиться к тому, кто сидел в тени деревьев и был подобен демону, что лишь дожидается нужного момента, ока его слуги вершат свое черное дело.

 Отправлено: 24.02.11 20:13. Заголовок: Что есть разница меж..

Что есть разница между жестокостью и отсутствием жалости? В своих деяниях, от которых леденела кровь потомков, о которых складывались легенды устрашенными врагами, в тех историях, что рассказывали а ночь непослушным детям в горах Трансильвании ага янычар не выказывал пощады ни к старикам, ни к детям, ни к женщинам, если те осмеливались воспротивиться воле султана. Без чувства сострадания созерцал он выжженные села, утопающие в крови города, воздетые на копья головы умерших - и безразличие его к судьбе этих людей было страшнее всякого коварства и зла.
Но когда нужно было покарать провинившегося или предателя; когда последняя чашка пшеницы делилась между ранеными аджака; когда ему самому приходилось стоять, опустив взор, перед пылающим от гнева Мурадом или, теперь, перед его юным, еще не умеющим сдерживать свою ярость сыном - ни разу, ни для кого, ни для себя, ни для брата не попросил и даже не помыслил Заганос-паша послабления приговора, с той же готовностью принимая потери, отдаваясь боли, не радуясь, но и не стремясь отомстить причиняемым злом на зло, павшее на него самого.

Но сейчас чувства в нем возмутились, грозя вот-вот выйти из повиновения. Чем тише был голос Анны, тем громче, язвительнее, яростнее становился голос каталонки. Казалось, что еще миг - и, забывшись, к унижению, выплеснутому в словах, она прибавит удары, передя грань, отличающую достойного от недостойного, простительное от порицаемого, забыв, что и она, и ромеи, и все, кто в своем тщеславии мнит, что еще что-то значит для этого мира - большее, чем мешок крови и костей - жестоко заблуждаются.
Кроме Аллаха, здесь и сейчас один был судьей - Фатих султан Мехмед, и еще он, недостойный слуга Али.

Кара, которой он подверг за предательству киру Анну, была безжалостной, но не жестокой. Но, как бы ни пылало гневом и обидой его железное сердце, позволить унижению дальше проливаться на ее голову было выше его сил.
- Подойди,- громко, по-фарсидски приказал он кара-кулагу. Обвел тяжким взглядом ряды могил, что уже понемногу начали заполняться землей, и проговорил, жестко, скрежещущим голосом.- Скажи этой женщине, что здесь хоронят убитых, и, коли спорит за право отправиться вслед за ними, то это можно легко устроить. Здесь место и дом великого султана Мехмеда Фатиха, и кто посягнет на него - подвергнется каре, суровой, какую может выдумать его первый слуга и первый визирь. Ступай.
Посланец склонился, и, едва султанский лала прекратил говорить, с важностью чауша, несущего поверженным высочайший фирман, подступил к спорящим женщинам.
Сейчас ему не было нужды до их странных обычаев и поступков, столь диких и противных воле Аллаха; громким голосом, как если бы перед ним была полная людьми базарная площадь, посланец, ни минуты не медля, объявил волю "благородного повелителя, Великого визиря, достойного ага янычар".
К которой из кафирок обращена эта грозная речь, его не особо заботило.

 Отправлено: 24.02.11 22:30. Заголовок: Филомена, которой не..

Филомена, которой не довелось прежде услышать дерзкие речи каталонки, медленно побагровела – так, что поседевшие корни волос над высоким лбом, казалось, окрасились розовым и приподнялись, как иглы китовраса.
– Вот и вся надежа и упование на латинцев! – гневно плюнула рабыня себе под ноги. – Вот расплата за богохульную унию – первыми торопятся отречься те, кто еще вчера называл братьями и сестрами! Не смейте слушать ее, госпожа. Воистину сказано, что не с запада воссияет свет и придет спасение, и устами ее говорит безумие и злоба помутившегося рассудка, если не бесы.

– Оставь, Филомена, – устало отозвалась Анна, с тревогой следя, как баше пытается отогнать монахиню от тела августы и как к этому противостоянию присоединилась другая инокиня, пытавшаяся воздействовать не деянием, а увещеваниями, – не о том сейчас наши заботы.

Не возразив Филомене, Анна все же не думала, что донья Эва зла, безумна или, не дай бог, одержима. Устами юной каталонки говорила с нею латинская вера с ее беспощадными алчными устремлениями, не прикрытая лживыми посулами и сладкими клятвами более великовозрастных, и, следовательно, более хитрых латинян. Анне был чужд язык мены, меры за меру, когда благодеяние исходит не от сердца, а будто в лавке меряется будущей ответной выгодой. Как же жестока и расчетлива та вера, что внушает своим детям такие идеи, как же узок и безрадостен их мир, порождая в сердцах только злобу и страх!
Анна заколебалась было, вспомнив об отце Торнато и Луиджи Бальдуччи, но теперь и их доброта казалась ромейке пропитанной ядом, истекших с нежных девичьих губ праведной католички.

Безмолвно выслушав повеление кара-кулага, Анна повернулась и, глядя мимо порученца, обратилась прямо к тому, чьим вестником он был.
– Матушка Ипомония не будет покоиться среди латинян и католиков. Не претендует она ни на их милость, ни на гостеприимство султана Мехмеда, – звучно и отчетливо прозвучал ее голос. – Место багрянородной среди равных, в императорском склепе.

 Отправлено: 24.02.11 23:43. Заголовок: При звуке этого голо..

При звуке этого голоса, от этого взгляда сладкая дрожь пробежала по груди Заганос-паши. Понимала ли ромейка, что, отказавшись от его покровительства и защиты, прибегала к ним снова и снова, запутываясь в темных и страстных клятвах, сорванных вместе с поцелуями с его губ? Видела ли она, что его слова сбылись, и больше нигде и ни в ком ей нет покоя, кроме как на его груди, в его объятиях, там, где она могла бы и не пожелала встретить сегодняшний рассвет?
Не видела... или же не желала видеть, пораженная той же гордыней, которая лилась сейчас с губ ее сестры во Христе?

- Да будет так,- он опустил голову, когда кара-кулаг, то ли понявший суть происходящей игры, то ли всерьез считая, что обязан передавать каждое слово османа и ромейки друг другу, торопливо и не вполне верно проговорил для него требование киры Анны. Великий визирь даже не подумал подняться со скамьи, хотя понимал, что подобное поведение даст гневной девице новый повод для поношений. Но пусть лучше она попытается обрушить их на его голову.

Помимо воли, его взгляд с сверкнул на ромейку с жадностью, которая, как лихорадка, охватывала визиря от одной близости этой женщины. Если бы ему была судьба послушаться своей страсти, то ни мгновения, ни секунды долее не осталась бы Анна Варда в этом доме, вернувшись туда, где ей единственно было место, чтобы поить жаждущего поцелуями и утолять алчного своим чистым телом.
Но нет, сдвинув брови, напомнил себе мужчина. Она выбрала бегство, она покинула его, воспротивилась его воле - и за это она будет обречена на страдание, которое изопьет до конца, каплю за каплей. Сегодня, в этом доме, прямо сейчас...

С усмешкой завоеватель взглянул на стоящих перед ним девушек, ромейку и латинянку, и задал вопрос - голосом столь же сладким, каким столь недавно был принесший смерть голос султана Мехмеда:
- Скажи этой женщине, что она тоже может что-нибудь попросить у меня. Для себя... или для своего брата, которому выпала великая честь пополнить гарем моего повелителя.

 Отправлено: 25.02.11 10:39. Заголовок: Как долго может нена..

Как долго может ненавидеть человек? Как долго гнев и яд ненависти может отравлять его кровь, прежде чем он устанет? На этот вопрос нет ответа. Для кого-то гнев и ненависть длятся мгновение, истощая изнутри и принося лишь безразличие и усталость. А для кого-то ненависть и гнев, раз поселившиеся в сердце, становятся извечными спутниками, единственным, что заставляет жить и бороться. Месть становится единственной целью жизни, после которой неминуемо следует смерть. Какая ненависть и гнев царили сейчас в сердце и душе каталонки, должно было показать только время. Но чтобы не говорили и не думали ромеи или иные вероотступники, для Эвы истинным христианством оставалось католичество. Так жалки были упреки в бессердечии и злобе, корысти и лживости латинян. Жалки и смешны от тех, кто искал убежища у них, называя друзьями и союзниками, а после, быстро переметнувшись, уже называл союзниками и друзьями тех, от кого еще недавно бежали в ужасе. Так кто же после этого является лжецом и лицемером? Впрочем, рассуждать о вере можно было долго, сейчас не это было самым главным, не выяснение кто прав, кто заблуждается.
Пиа же, стоявшая рядом с Эвой, метнула гневный взгляд на ромейку, которая вела себя просто до ужаса непозволительно.
- Молчи, когда говорят благородные, - лишь были ее слова. Что ж, похоже, не только вера была лживой у этих еретиков, но и никаких законов в поведении, что предписаны слугам и благородным господам. Где это видано, чтобы смела так себя вести служанка? Но более каталонка не обратила на ромеек внимания, потому как ее единственной заботой сейчас оставалась Эва, которую в свою очередь заботило то, что нехристи стали зарывать мертвых, а значить, не было более время на споры.
Именно в тот момент, когда каталонка уже собиралась направиться к тому, кто, судя по всему, здесь и сейчас отдавал приказания, как он что-то молвил на незнакомом ей языке. Вскоре уже подбежавший осман озвучил сказанные слова, да так громко, словно здесь собрались глухие, в который раз оскверняя покой, который должен был бы царить в этом месте. Слова же что были произнесены, заставили Эву поджать губы. Их смысл казался обращенным к ней, хоть и не было названо имен. Он назвал дом, в котором она прожила с семьей десять лет, который был домом подданных их католических Величеств, домом того, кого всем сердцем ненавидела каталонка. Во истину османы для нее были зверями. Одно дело, когда победитель являет свою власть над покоренным народом, но имеет уважение даже к тем, кто ему сопротивлялся, при этом понимая, что представители других государств должны оставаться неприкосновенными, иначе не долгой может оказаться его победа. Но османы они не знали законов христианского мира, как не знали законов человеческих.
Ромейка же опередила Эву с ответом. В силу молодости, в силу ли горя, которое застилало каталонке глаза, не видела она того взгляда, коим наградил осман Анну Варда, в отличие от Пии, которая впрочем оставило свое наблюдение при себе.
Чтож, тот факт, что ромейка собирается хоронить императрицу вдали отсюда, а значить покинуть этот дом, и то, что на это ей дали дозволение, успокаивал душу Эвы, и для нее в какой-то миг Анна Варда словно перестала существовать. Но недолгим было это успокоение, потому как иноверец обратился уже к ней, через своего слугу. Сия манера разговора была хорошо знакома каталонке, так часто поступали те, кто хотел сохранить дистанцию, показать свое высокое положение, давая понять, что только слуги равны с теми с кем они говорят. Чтож, и это уже было безразлично каталонке, не ждала она уже чего-то хорошего от османов, после того, как те поступили с ее семьей, после того как даже владыка нарушает слово. Лживые, подлые и жестокие – вот какими они были для нее. Взгляд каталонки устремился на лицо иноверца. Не могли более обмануть ее сладкие речи или сладкий голос, подобным которому говорил с ней и Мехмед. Сейчас этот мужчина напомнил кобру, которая завораживает своим неспешным движением жертву, вводит ее в заблуждение, а потом делает один точный бросок и вливает яд в кровь. Именно таким броском для каталонки, стали слова о брате. Если бы покрывало не скрывало лица Эвы, то увидели бы собравшиеся, как побледнела она, словно готовая лишиться чувств, как расширились ее глаза от ужаса. Она даже чуть покачнулась, но оперлась на руку Пии.
- Пиа, о чем он говорит? Мои братья мертвы. Какого моего брата их повелитель ирод забрал в гарем? – Молвила она на каталонском голосом полным тревоги. Пиа, которая не поняла до конца произнесенных слов, теперь осознав суть сказанного, сама побелела, сжимая руку своей воспитанницы. Эва же тем временем пришла к умозаключению, что был это тот брат, которого не видела она площади, тот, кого еще надеялась увидеть живым. Потребовалось немного времени, чтобы осознать ужас сказанного, чтобы собрать последние силы и мужество. Она отпустила руку дуэньи и сделала несколько шагов по направлению к тому, кого величали Великим визирем
- Я ничего не буду просить для себя, потому что моя судьба в руках Бога, а от вас ничего я более для себя не жду. Ничего я не буду просить и для брата своего, потому как ты ничего не сможешь сделать, а лишь дашь такие же лживые обещания, которые мне уже давал на площади ваш повелитель. Коли мой брат в его власти, то ты всего лишь его слуга, ничего не сможешь сделать. – Молчание. Руки по-прежнему перебирали четки. Перед глазами у Эвы рисовались чудовищные картины, много ужасов она слышала о нехристях, об их гаремах. Конечно, слух каталонки не задевали подробностями, но и того что она слышала было достаточно, чтобы знать, что лучше сразу принять смерть, чем находиться там. То чувство, которое, считается на самом деле самым горьким, вселилось в ее душу – надежда. Быть может, она сможет что-то придумать, например, чтобы выкупить своего брата, если он будет жив. Или, быть может, ему удастся сбежать, потому что братья ее отважные воины, воспитанные их отцом в суровых понятиях о чести и долге. Конечно, ежели бы сейчас сидел лживый султан, а рядом стоял ее брат, Эва бы, не задумываясь, попыталась бы обменять свою жизнь на брата, но что мог сделать этот осман, учитывая, что его повелитель мальчишка, который слушает только своих желаний и упивается свой властью.
- И верю я, что мой брат, скорее примет смерть, чем позволит свершиться чему-то, что недостойно христианина или чести человека его происхождения. – Слова ее звучали уверенно, наверное, с такой же уверенностью человек, идущий на казнь, принимает ее, когда осознает, что ничего уже не изменить. - Да как вы вообще посмели подобным образом поступить с поданным Их католических Величеств, с потомком двух знатных родов? – Уже более гневно добавила каталонка. Пусть в глазах этих нехристей они были не более чем куском мяса, коим те могли распоряжаться, как им вздумается, сама каталонка была воспитана в тех традициях, которые предписывали ей сохранять честь и гордость до последнего вздоха и если нужно, то умереть. Пожалуй, этот момент воспитания был даже сильнее заповедей христианских, в которых самоубийство страшный грех. Каталонка попыталась утихомирить свой гнев, хотя и было это сложно.
- Ты говоришь, что хороните вы убитых, но неужели не достойны они, быть похороненными в традициях их веры? Если у вас нет почтения к смерти, так зачем вообще вы их хороните? – Дальше следовало произнести именно просьбу, но уста Эвы словно сковало. – Лишь о том, чтобы погребены мертвые были в традициях их веры…просим мы,- произнесла каталонка. Дались ей эти слова с трудом, но все же избежала она того, что просит именно она, ей было проще словно посланником ото всех выступить. Не известно напряженность ли стала виною, либо знак свыше, но очередное движение пальцев и четки порвались. Их бусины упали на землю, а крест остался в ладони. Позади послышалось тревожное: «Ах», - которое разом выдохнули все собравшиеся приверженцы католической веры и громче всех Пиа, стоявшая чуть позади. Все они перекрестились. Эва же в растерянности взирала на крест в ладони. Неужели это был тревожный знак?* Но что еще более страшное может случиться?

Открыть

* По примете, когда рвутся четки, то это предзнаменование больших перемен к худшему, больших бед.

 Отправлено: 25.02.11 12:51. Заголовок: Сколь благостен, муд..

Сколь благостен, мудр и превозвышен Аллах, Милостивый, Милосердный, что надоумил Пророка заповедовал женщинам ислама уступчивость и нежную скромность - ибо только она, она одна может и должна составлять истинное достоинство жены и матери. Строптивая женщина - мутный источник, и разве что в жаркий день, от крайней нужды припадет кто-нибудь к его краю, чтобы насладиться прохладными струями; как кобылица, язвимая жалом овода или шипом попавшим под потник, она взбрыкивает ногами и бесцельно трясет головой, порываясь укусить руку, готовую удалить занозы и принести исцеление хворям; как дерево с кислыми, сморщенными плодами, зачахнет и увянет, забытое садовником - ведь краса и даже трепетная юность со временем отлетят, а оскомина на губах останется навсегда.
Именно эти мысли, не к месту и не ко времени, осаждали сейчас разум мужчины, перед которым стояли две дочери чуждого, непонятного ему и забытого западного мира: Анна Варда, гордость которой не позволяла ей повышать голос и повелевала говорить тихим шепотом - и другая, слова которой катились и щелкали разорванным бисером из ожерелий, многочисленные, но увы и ах! столь малоценные для завоевателя.
Быть может, случись это раньше, развлечением на одну ночь, забавой, потехой стало бы переломать строптивость этой элькаталанс - но теперь, слушая крики, упреки, требования, на которые она не имела права, и за которые должна была бы заплатить.

Словно вторя его мысли, нить в руках девицы вдруг лопнула и бусины градом обрушились в смятую траву; против воли Заганос-паша засмеялся, потому что то, что для других было знаком беды, ему виделось свидетельством незримого, но верного присутствия Всевышнего, сокрушавшего ложных идолов.
- Смерть так смерть,- проговорил он с усмешкой, от которой от кара-кулага застыла кровь в жилах, и которая была уже знакома ромейской пленнице. На сей раз о заговорил по-гречески, тихо, едва ли не шепотом, вынуждая внимавших его речи напрягать слух или приблизиться.- Вам было даровано право принять моего господина с покорностью - но вы отвергли его, выбрав участь рабов, жребий быть лишенными звания человека. Не про вашего ли праведника, ждавшего помощи с неба, но отвергавшего плывущие мимо лодки, я слышал рассказ?- глаза Баба-али, обращенные к девице, насмешливо прищурились.
- Твой брат... я не ослышался, ты назвала его братом? в гордыне и самонадеянности отверг одну руку помощи - но быть может теперь он изменит свое решение? Так сделали уже многие,- хищная улыбка расцвела на его лица, а взгляд, брошенный на киру Анну, и тут же опущенный долу, ярко и искусительно вспыхнул.

- Тот, кто желает взаимности, не должен страшиться отдать взамен всего себя,- чувствуя, как скулы начинают пылать лихорадочным румянцем, медленно произнес он.

 Отправлено: 25.02.11 19:35. Заголовок: Существовало множест..

Существовало множество слухов и преданий о развращенности эллинов и их наследников, византийцев-ромеев, правдивых и ложных; иные из наслаждений, неудивительных для языческих нравов с их разнузданной непринужденностью, но запретные для христиан, тем не менее, властвовали в землях нынешнего католического Рима наперекор природе и морали. Однако Анне Варда не хватало искушенности или позора несчастий, чтобы понять, какое истинное бесчестье грозит младшему из сыновей дона Пере Хулиа – бесчестье как наследнику дворянского рода и как мужчине.

Впрочем, византийские обычаи подобно мусульманским предписывали разделение дома на мужскую и женскую половины, и ромейке было хорошо известно, что за мужчины имели право входить в гинекей помимо хозяина дома. Те, кто переставали ими быть – евнухи. Она едва слышно вскрикнула: ужасная судьба, род каталонского консула пресечется также верно, как если бы янычары перебили всех мужчин до единого.
Ясно ли понимала Эва или смутно догадывалась об опасности, грозящей брату, но ее волнение предательски передалось рукам, разорвавшим молитвенные четки. Бусины горохом посыпались с лопнувшей нити, и их шороху вторил смех султанского визира, будто по его воле распался в ладонях католички символ ее веры. Последовавшие за этим слова Заганос-паши заставили Анну окаменеть мраморным изваянием, а затем густо и стремительно покраснеть. Как и прежде, обращаясь к обеим, Заганос-паша говорил для одной, и каждое его слово попадало в цель, лишая покоя и тревожа душу Анны, которую она почитала уже опустошенной и потому защищенной от смуты.

Он упрекал ее в том, в чем ромейка сама почитала себя виновной – в малодушии и слабости, но как всегда, изворачивал по-своему. Не за уступку винил он пленницу, а за то, что уступила не до конца, не доверилась полностью и слепо. Анна бросила на Мехмет-пашу быстрый, полный сомнений взор: не смущаясь пролитой крови и присутствия мертвецов, визир говорил так, будто обещал свой залог вместо анниного, сапфир против изумруда.

 Отправлено: 25.02.11 19:52. Заголовок: Как не найдете вы в ..

Как не найдете вы в море похожих жемчужин, так не узреете вы похожих народов, похожих людей. У каждого свои традиции, у каждого свой нрав. Если ты растешь в окружении людей, чья кровь горяча, как лава в вулкане, то не стоит удивляться, что и твоя кровь будет такой же. Если ты растешь среди жестокости, то какой смысл от тебя ожидать милосердия? И смеешь ли ты требовать покорности и уважения, когда сам лишь отдаешь хлесткие пощечины и заставляешь сердце ожесточаться?
Эва была истинной дочерью Каталонии, которая защищала яростно то, во что верила и любила. Как роза одаряет ароматом и нежностью лепестков того, кто относится к ней бережно, с любовью и уважением, и как роза вонзает острые шипы в того, кто пытался безжалостно ее сломить, так и каталонка могла быть милосердной, ласковой и кроткой, а могла быть яростной, упрямой и непокорной.
Из замешательства, в котором она пребывала, глядя на крест, ее вывел смех иноверца. Он смеялся будто бы над разрушенным символом веры, будто бы над разрушенными жизнями. Эва подняла взгляд на говорившего. Жестокая усмешка не вызвала в ней страха или удивления, потому что когда вокруг тебя творится одна жестокость, то ты уже не обращаешь на подобные мелочи внимания. Тихо вздохнув, она заговорила:
- Не тебе решать, кого лишать какого звания. Вы покорили Константинополь, сокрушили ромеев и от этого вправе требовать признание власти победителя у них. Хотя никто и не должен забывать о милосердии. Как и их право делать выбор принимать или отталкивать нового владыку. Но вы забываете, что я и моя семья поданные Арагона и Их католических Величеств, которые не склонили головы перед победителями, потому что не победители вы моей страны. Мы храним верность нашим католическим Величествам, покуда не прикажут они иного. Им давал мой отец клятву служить верой и правдой. Так в чем ты обвиняешь мой народ, мою семью? В верности своим властителям и своему Богу? – Говорила Эва твердо, но, не повышая голоса, как не повышала она его на протяжении всего пребывания в саду, кроме несколько моментов, когда ее особо одолевал гнев, но даже тогда она скорее шипела от гнева, чем кричала, потому что считала кощунством здесь и сейчас повышать голос.
- То, что ты зовешь гордыней и самонадеянностью, мы зовем гордостью и достоинством, - рука с силой сжала крестик, что был по-прежнему у нее в ладони. Ее брат, каждое упоминание о нем и мысль о том, что попал он туда, что звали вертепом многие и как сама ассоциировала гарем с ним Эва, все это словно удары кинжала ранило ее сердце. Все бы она отдала, чтобы знать, что брат, единственный наследник древнего рода, останется жив. Она бы даже поменялась с ним местами. Каталонка знала, что теперь для брата лишь два выхода либо смерть, либо милость Господа, который руками ли ее, или руками проведения спасет истинно верующего. – Ничто не изменит его решения, я знаю…я верю, он сын своего отцы, он истинный каталонец, - гордость за брата ощущалась в ее словах. Она действительно верила, потому что так учили их, так предписывали поступать. Если уж дон Пере вложил кинжал в ладонь собственной дочери, то не сложно предположить чего же он мог требовать от своих сыновей и с какими убеждениями воспитывал своих детей. Последнюю фразу иноверца Эва восприняла скорее, как известный ей принцип, который во всей красе продемонстрировал Мехмед, а потом обманул.
- Тот кто ждет, что другой отдаст себя всего взамен, не делая того же, либо глуп, либо слишком самовлюблен, либо просто лжец. И принцип ты – мне, я – тебе, действенен в торговле, где каждый ищет выгоду и каждый является человеком слова, но нигде более. - Зато, кажется, к кому точно была обращена фраза, поняла Пиа, которая уловила брошенный взгляд османа и которая сейчас молилась, чтобы и волос не упал с головы ее воспитанницы. Эва же метнула взгляд все на тех же осман, что закапывали ямы
- Останови же их, - нотки отчаяния скользнули в ее голосе, которые она старалась скрыть. Ее начинало ужасно злить, что этот нехристь обходит тему, которая каталонку сейчас волновала прежде всего.

 Отправлено: 25.02.11 22:56. Заголовок: Ради родинки смуглой..

Ради родинки смуглой одной, одного благосклонного взгляда
Я отдам Самарканд с Бухарой и в придачу — богатства Багдада!

О нет, лицо Анны не украшали родинки, что были так милы ширазскому соловью, но румянец, подобно рассвету, заблиставший на ее бледных щеках, стоил всех сокровищ древней столицы. Но воистину, женщина была соблазном, худшим из обольщений иблиса - и сам Али теперь взял своего воина под опеку и покровительство, потому что Заганос-паша, уже готовый простить и ее дерзкий побег и дерзкие речи - и разве кто-то мешал ему после, потом, насладившись, отослать ее прочь, бросив, как отступного, свободу, которой она так настойчиво искала? - словно споткнулся о настойчивые домогательства каталонки.
Холодная усмешка коснулась его губ: похоже, и эта женщина не слышала или не понимала того, что времена, когда они могли повелевать своими слабыми мужьями и отцами, словно рабами, вовеки и безвозвратно прошли.
- Решение? Воля?- с тем же леденящим кровь смехом переспросил он, разминая плечи и кривя рот, когда рана напомнила о себе краткой вспышкой боли.- Ты в самом деле думаешь, женщина, что кто-то из вас все еще обладает собственной волей? Тогда попробуй, останови хоть одного из этих воинов... или... попробуй останови меня.

Он выпростал руку - и кара-кулаг, ожидавший подобного приказания, обхватил каталонку сзади руками, лишая ее способности к передвижению; еще один краткий взгляд - и несколько баше, бросив работу, подались в сторону пленницы, плотоядно ухмыляясь. Их налитые мускулы, смуглая кожа, и та особая сила, что выдавала людей в полном расцвете сил и желаний, и не обещала будущей жертве ничего хорошего - что бы не ждало ее в объятиях этих детей войны. Трое из них остановились за спиной порученца, а еще два отрезали путь дуэнье, посмеиваясь и делая друг другу не слишком пристойные знаки.
Ага янычар медленно поднялся со своего места и, встряхнувшись движением сонного тигра, остановился в трех шагах перед гневливой девицей, все так же кривя губы в усмешке.
Смуглая рука откровенным жестом опустилась на край корсажа, не лаская, но только обозначая ту власть, которая в любое мгновение может обратиться против осмелившейся сопротивляться каталонки.
- Останови же их,- мягко проговорил он, повторяя ее собственные слова, и в этом призыве слились воедино насмешка, вопрос и не слишком-то тщательно спрятанный вызов.

 Отправлено: 27.02.11 13:15. Заголовок: Крик замер на губах ..

Крик замер на губах Анны. Едва ли не раньше самого Заганос-паши ромейка знала, догадывалась, каким будет его ответ на дерзкие речи каталонки. Какая власть может быть зримее и неотвратимее, чем власть мужчины над женщиной, когда ее уязвимую слабость не защищает ни рука отца, брата или мужа, ни уважение к ее имени. Что может быть болезненней для гордости дочери Каталонии, которая почитала себя и свой род выше даже царской крови Варда, чем убедиться, что в глазах турок она ничем не отличается от судомойки с собственной кухни.

Анна в упор гневно посмотрела на султанского визира; в ее душе взметнулось то же яростное негодование, что обожгло ромейку при первой их встрече на Галатской площади. Как смеет он наказывать ее за непокорность, унижая при ней другую женщину? Ладонь Мехмет-паши, приникшая к корсажу доньи Эвы, оскорбляла Анну не меньше, а то и сильнее самой жертвы.
Рука Анны с силой впились в локоть Филомены, грозя оставить на плоти рабыни отметины, чрезмерные для девичьих пальцев, и та беззвучно охнула, с изумлением вглядываясь в искаженное лицо госпожи.

И лишь инокини были отрешены от земной драмы, что разыгрывалась в земном саду. Добившись позволения, монахини бережно пеленали тело августы, вполголоса читая молитвы и потеряв всякий интерес ко всему остальному, что происходило вокруг них. Господь защита всем страждущим.

 Отправлено: 27.02.11 17:57. Заголовок: Страх чувство, котор..

Страх чувство, которое может застилать глаза и разум. В такие моменты человек перестает что-либо понимать и готов на все, чтобы ушло это чувство. Однако страх это еще и то чувство, которое помогает прозреть. Пожалуй, именно прозрение принес он Эве, которая в гневе своем и злобе, словно забыла обо всем: забыла об опасности, забыла о том, что ничего ее слова не значат для захватчиков, что они для них не лучше животных. Кто знает, быть может, этот гнев вел ее прямиком в руки смерти, в гиену огненную, где за гордыню она могла бы оказаться, за нетерпимость и не сдержанность.
Осман, что возвышался здесь и сейчас над прочими лишь смеялся над ее гордостью, над ее попытками призвать к милосердию над мертвыми и что-то ему доказать. Брошенные им слова, а после неожиданно обхватившие ее руки другого иноверца, заставили каталонку вздрогнуть. Она сделала несколько движений, пытаясь вырваться, но тут же затихла, потому как не могла она оказаться сильнее мужчины, что крепко держал ее, пресекая какие-либо попытки к передвижению. Ужас, какой каталонка испытала в тот момент, когда османы окружили отца, а после увидела она его мертвое тело, снова вошел в ее сердце.
Тем временем краем глаз каталонка увидела, как приближается еще несколько иноверцев, на лицах их, как показалось ей, она видела оскалы самих бесов. Прерывисто вдохнула воздух. Сейчас ее страх стал сильнее гнева, и она поняла, что лишь разозлила змею, с которой не сможет справиться.
- Нет…не смейте…не приближайтесь, - произносила она сбивчиво, и перемешались в голосе остатки гнева с более сильным и новым чувством – испугом. Неужели Господь решил отставить ее на растерзание этим нехристям?
Иноверец же, поднявшийся с лавки, напоминавший ей хищника, что готов вонзить свои клыки в добычу, стоит той сделать единственное неверное движение, коснулся края корсажа. Это заставило каталонку неосознанно дернуться назад, но позади ее по-прежнему держали, не позволяя ей двигаться. На щеках появился румянец то ли от стыда, то ли от унижения. Унижение, вот что сейчас она испытывала, то унижение, с которым ничего не могла поделать, а участь, о которой Эва была наслышана, ее пугала еще больше. И, быть может, впервые за все это время поняла каталонка, что нет у нее больше защитников, что никто не остановит иноверцев в их намерениях, каковыми бы они не были. И только в руках Господа ее судьба и ее жизнь.
- Ты же знаешь, что не могу, - тихо произнесла она, пождав тут же губы, от бессилия, что испытывала, стараясь сохранить самообладание. - Даже бы один воин сейчас не смог бы, - Эва так сильно сжала руки в кулачки, что ногти буквально впились в ладони. Ах, если бы только отпустили ее руки, то, наверное, в отчаяние она пресекла этот позор самым грешным способом.

Пиа же, которая не понимала о чем говорят, потому что разговор шел на ромейском, почувствовала опасность, быть может, поздно, когда один из иноверцев схватил ее воспитанницу. Женщины двинулась в сторону того, кто отдавал приказания, но дорогу ей преградили. И как бы сама дуэнья ненавидела нехристей, но сейчас важнее было спасти ее голубку и неважно какой ценою, даже если придется упасть на колени перед иноверцем. Уповая на то, что этот человек понимает латынь, дуэнья заговорила
- Прошу...прошу...пощадите ее, господин, - внутри все противилось ведь господином столько лет для нее всегда был покойный дон Пере, но не что сейчас не имело значения, - Вы же видите, что у нее временно помутился рассудок от того, что она сегодня пережила. У несчастной на глазах отца с братом убили…Не ведает, что творит и что говорит. Заклинанию, если не во имя моего, то во имя своего Бога проявите милосердие! – Лицо старой женщины исказила мука, ведь не могла она видеть, как поступают с Эвой, а еще более опасалась того, что могут сделать с ее воспитанницей, которая если и раньше проявляла норов, то сейчас, словно действительно обезумела от горя.
- Молчите, донья Эва, молчите…не видите Вы, что только злишь их, - произнесла она слова, обращенные к воспитаннице, уже на каталонском.

 Отправлено: 27.02.11 20:34. Заголовок: Как путник, полумерт..

Как путник, полумертвый от жажды, мужчина впитывал гневные женские взгляды, упиваясь ими, купаясь, и ощущая, как сладостным весенним дождем они текут по его коже. Но то был не взгляд усмиренной девицы, и не ее молящей о милости старой служанки - нет, единственное, что бальзамом сейчас могло пролиться на отравленное сердце ага янычар, был гнев в зеленых глазах киры Анны.
Да, гнев бушевал в них - но на самом дне, словно жемчуга, рассыпанные в толщах вод, словно солнце, сияющее сквозь тучи, и подобно яду, каплями сочащемуся из заживающей раны, он увидел другое, не внятное ей самой, щемящее чувство. Перевернутым зеркалом отражались в нем жаркие поцелуи и страстные объятия, губы, прижатые к шептавшим клятвы губам, и сплетенные тела; нет, не праведный гнев, не желание покарать ненавистного насильника билось сейчас в этих венах, но один только гнев на то, что его руки прикасаются к другой женщине, и что другой, не ей, готовы и могут, кажется, раскрыться его уста.

Взгляд этот, словно черное вино*, опьянил турка; притянутый им, он наклонился вперед, к новой пленнице, ближе близкого, почти касаясь губами ее виска. Но этого было мало: дрожащие ноздри, не ощущая, втянули ее запах - и торжествующий хищник рассмеялся, понимая, что поймал на приманку другую дичь. Но дерзость обеих следовало наказать в равной степени: смуглые пальцы скользнули по краю одежды, безжалостно приминая ее платье, ослепляя блеском сияющего исмарагда, казавшегося цветом торжествующего исламского знамени. Глухо рыча, Заганос-паша наклонился, опуская лицо в растрепанные волосы девушки, и произнес с наслаждением, слаще которого не знал, и не мог вообразить даже в жестоком сражении:
- ... положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее - стрелы огненные; она пламень сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее,- прошептал он со страстью, зная наперед, что слова его будут услышаны, или угаданы истекающим кровью сердцем.- Тот, кто убил человека, породил зверя - и только себя может обвинять, когда зверь примется рвать его на куски. Убирайтесь!- выдохнул, почти выкрикнул турок, отшатываясь от дрожащей девицы, и закрывая глаза, чувствуя, как голова идет кругом и мир темнеет и шатается перед глазами. Виной ли тому была рана - поколебался сказать бы даже старый лекарь, уврачевавший его душу, собравший из осколков того, что некогда звался ага янычар.
Баше, как всегда покорные воле своего господина, ослабили руки - но быстрым движением Заганос-паша остановил их, указывая на каталонку, еще не успевшую вырваться на свободу.
- Пусть убираются все... кроме нее.

Открыть

* черным вином в Византии называли крепкие виноградные вина.

 Отправлено: 27.02.11 22:54. Заголовок: Не ошибся хитроумный..

Не ошибся хитроумный турок: ярость сжигала надменную ромейку, и на несчастную Эву она сердилась едва ли не сильнее, чем на ее оскорбителя.
Зачем, к чему каталонка необдуманными речами обратила против себя пламень вспыльчивого нрава Заганос-паши? Собственными руками она выковала и вложила в руки врага оружие и способ покарать ее. Ромейка в равной степени ненавидела сейчас их обоих.

Когда мужское лицо склонилось к черным волосам каталонки, Анна ощутила саднящую боль, как от кровоточащей раны, и ей понадобилось мучительное долгое мгновение, чтобы понять, что эта боль подлинная, а не отражение ее душевного смятения. Она разжала руку и невидящим взглядом посмотрела на свою ладонь. Перстень с сапфиром повернулся вовнутрь и острыми гранями впился в нежную кожу: с такой силой Анна стиснула маленький кулачок, не имея другой возможности выплеснуть душивший ее гнев.

Однако лекарство, поданное сверх меры, может подействовать губительней, чем яд. Так и Анна услышала в словах Песни песней, прочитанной другой, не призыв, не название недуга, внезапно подкосившего ее, но лишь насмешливое торжество.
Стремительно шагнув вперед под испуганный тревожный возглас Филомены, она бесстрашно приблизилась к Мехмет-паше, остановившись на расстоянии вздоха, когда можно различить чужое дыхание и биение чужого сердца.

– Отпусти ее, – произнесла она почти шепотом, трепеща и вздрагивая губами и вглядываясь в безжалостное лицо потемневшими до черной зелени глазами.
В это миг Анне было все равно, что она выдала те узы, что по ее ли воле, против ли связали ее с предводителем вражеского войска, завоевателем, обрушившим ее город. Все равно, что предстала перед находящимися здесь людьми столь же бесстыдно, как если бы с ее головы вновь совлекли покрывало, как вчера на площади Галаты.

 Отправлено: 28.02.11 00:17. Заголовок: Ни виноградники всей..

Ни виноградники всей Ромеи, ни гранатовые сады Персии, ни тучные, зеленеющие поля франков, ни залитые солнцем холмы Иллирии, ни даже насаженные руками гурий плоды из райских садов, не опьянили бы Заганос-пашу напитком более драгоценным. Два слова, произнесенные Анной, просьба и приказ, жаждущему сердцу говорили слаще и громче клятв, данных на Книге и на Коране. Плод ее веры созрел; говоря так, Анна Варда понимала и ведала, что творит.
Но теперь, соглашаясь отдаться ему, стать ему платой за чужую жизнь, она жертвовала; шаг этот для нее был шагом погибели. Семена проросли, но пожать их сейчас значило вкусить горечь и тлен.
Нет, не в одежде мученицы желал он увидеть эту женщину, и страсть, что нераспознанной полыхала в глазах, еще не взяла над ней силы. Что ж, капля дробит камень, плющи прорастают сквозь стены, крупинка яда отравляет могучего воина - так и душа, будучи уязвлена ревностью и опоена зельем желания, однажды склонится перед его мощью - а если этого не случится, как знать, может быть его собственная душа сумеет найти лекарство от пожирающего ее пламени.

Принять сейчас жертву от Анны Варда значило получить ее тело; и хотя многие отрицают в женщине душу, и даже самый разум, равняя ее с немыслящими зверями, одна лишь покорность была бы сейчас Заганос-паше словно пресный хлеб после пряного яства. И, как бы не манили, не звали к себе ее сладкие уста и нежные перси, коснуться их значило обладать лишь сосудом, в котором некогда сияло чистое пламя.
Это было бы недостойно его. Этого было недостаточно.

Не шелохнувшись, продолжая пальцами касаться трепещущей груди новой пленницы, Мехмет-паша смотрел на ромейку - но на сей раз на губах и в глазах его не было и тени улыбки. Ни торжества, ни тщеславного упоения не ощущал он, готовясь сказать слова, которые могут порвать связывавшую их невидимую нить; тревога и страх вспыхнули в его душе, чтоб тут же отразиться во взоре, и с болью и страхом он проговорил, не отводя глаз, отвергая все то, что сам призывал так недавно:
- Ты можешь возвратиться домой, Анна Варда. Не нужно мне ничего,- повторяя ее собственные слова, вдруг вспыхнувшие в памяти, ответил осман, и его лицо побледнело и исказилось.- Ничего, что дано не от сердца.

 Отправлено: 28.02.11 18:12. Заголовок: Унижение и стыд, ино..

Унижение и стыд, иногда эти чувства сплетаются в такой тугой узел, что трудно различить, что же именно ты испытываешь. Так сейчас было и с Эвой, которая не знал, что больше наполняет ее унижение, оскорбление, задетая гордость, гнев или стыд и испуг. Никогда прежде ни один мужчина не приближался к ней настолько близко, не считая объятий отца и братьев. Не позволял себе того, на что имеет право только муж. Это лишь вызывало гнев, который полыхал в глазах каталонки. Однако отрезвленная страхом, она не стремилась еще больше разозлить своего пленителя, подобно змее выжидая удобного случая освободиться, если на то будет воля Господа. Сердце наполнилось тревогой, когда осман приблизился к ней, опаляя ее висок через тонкую ткань покрывала, его губы были совсем близко. Сильнее сжимала каталонка кулачки, словно пытаясь ощутить боль, которая могла бы заглушить прочие чувства.
- Прекрати, не приближайся, - слетали с губ слова, не слишком громкие, но в которые каталонка пыталась вложить все остатки своего самообладания. Наверное, в этот момент Эва напоминала дичь, затравленную опытным охотником. Ее тело пронизывала едва ощутимая дрожь от каждого приближения османа, от его рычания, горячего дыхания, подобного жару самого ада, от каждого прикосновения, от его слов. Но если до сих пор почти все ее эмоции скрывало черное покрывало, то от движения смуглых пальцев, что скользнули по краю одежды, приминая платье, от того как дернулась в крепких объятиях иноверца каталонка, покрывало подобно черному дыму, окружавшему девичий стан скользнуло с головы, открывая лицо и немного растрепанные волосы. Несколько прядей выбились из прически. И словно последняя преграда, последнее убежище для ее чувств исчезли вместе с покрывалом. Поджав губы, она взирала на того, кто вызывал ненависть в ее сердце, перемешанную с тревогой и страхом. Олицетворение всех тех чувств, которые не должна испытывать истинная христианка. Он словно демон, что пытался разбудить в ней смертные грехи. Против воли, дыхание стало прерывистым, а на щеках виднелся румянец, хоть черные глаза и горели негодованием, но в глубине их можно было увидеть тот огонек, что тревожно трепетал подобно пламени свечи при дуновении ветра.
И если до этого все было ясно и понятно, то слова, что слетели с губ иноверца, вызвали новое чувство – непонимание. Слова подобные тем, что пылкий юноша поет у балкона своей возлюбленной, казались сейчас совершенно дикими и неуместными. Не ведала каталонка о той игре, что велась между османом и ромейкой и в которой она была лишь приманкой, для желанной дичи охотника. Мгновение. И сердце уже учащенно бьется от того, что надежда вновь возродилась в нем. Всего лишь одно слово, звучавшее как свобода. Подобно птице, которую выпускает птицелов из силков, каталонка была готова выпорхнуть из объятий, что ослабли. Она уже подалась вперед, но рано возликовало ее сердце, потому что в следующее мгновение силки вновь поймали ее, словно говоря о том, что глупо мечтать о свободе. И новый страх и новая тревога и какая-то уже покорность судьбе, охватили каталонку. Коль предстоит ей принять позор, то лучше пусть это будет в дали от тех, кого она знает с самого детства. Этот позор будет только ее. Позор, что после смоется не молитвой, а кровью, как смывали свой позор ее предки задолго до нынешнего дня.

Пиа же охнула при последних словах османа и не пошевелилась, решив, что не оставит свою голубку до последнего и будет защищать ее, если не словами, которыми пыталась достучаться до сердца нехристя, то любыми другими способами, даже если это будет последнее, что сделает она в жизни.
- Позвольте уйти нам, заклинаю, - попыталась в который раз воззвать дуэнья к тому, кто не слышал или просто не желал ее слышать. Женщины же, что пришли проститься с мертвыми, перепуганные недавними событиями, от крика османа, вспорхнули как стая черных птиц и скрылись в доме.

И казалось, что остались Эва с дуэньей одни в окружении врагов, но сие оказалось ложным, ведь ромейка под тревожный возглас своей служанки бесстрашно приблизилась к иноверцу. Не понимала этого поступка Эва, которой казалось, что все произошедшее с ней здесь и сейчас было наглядным примером того, как не следует будить зверя в этом чужеземце. Но что-то невидимое, неуловимое, иное словно скользнуло между ромейкой и османом. И если вначале Эва лишь в замешательстве смотрела на Анну, то после последних слов османа, в ее взгляде появилось презрение и отвращение, как смотрят на больного чумой или проказой. Те подозрения, что терзали каталонку ранее в отношении Анны Варда, новым вихрем взметнулись в душе. «Знакомы?! Прежде знакомы?! Змея, что пригрел отец в доме своем! Она, а что если она, привела этих нехристей в дом?», - мысли, подобно встревоженным птицам в клетке, бились в голове у каталонки. На губах появилась жестокая усмешка. Желание исчезнуть, убежать прочь, заставило Эву в очередной раз дернуться в железных объятиях, взгляд опустился на смуглые пальцы, что по-прежнему касались ее груди, обжигая подобно раскаленному железу кожу каталонки.

 Отправлено: 28.02.11 21:04. Заголовок: Анна отпрянула. Что ..

Анна отпрянула. Что таилось в ее сердце, плодов которого требовал себе Заганос-паша? На какой край она безрассудно ступила, презрев спасение и вновь приблизившись к пасти льва в стремлении оградить честь чужой и враждебной ей девицы?
Не отдавала ромейка себя взамен Эвы, как не соглашалась стать платой за жизни Андреа Торнато и Луиджи Бальдуччи. Она обращалась с просьбой, осознанно или нет испытывая на прочность ту власть и те узы, что привиделись между нею и Мехмет-пашой. В его власти было уступить, уверить пробуждающееся к любви сердце, что Анна не вообразила себе невозможное, и побудить к большей смелости.

Но… ничего не произошло. Полный презрения взгляд каталонки кольнул Анну будто острием кинжала, разрушив чары и ясно показав ромейке, кем она стала в глазах христиан. Кем она станет, если не удалится с гибельного пути, влекущего ее и в рай, и ад. Рай реял смутным и обманчивым обещанием в дымке серых глаз, а преисподняя была столь же близка и неотвратима, как черный зев вырытых могил. Анна заколебалась: все в ней – вера, рассудок, воспитание – противилось тому, к чему толкало веление неосторожного сердца.

– В Писании сказано: просите и дано вам будет. Тот, кто не попросит, будет обделен, – с трудом выговорила она, сама не веря, что еще стоит здесь, не бросилась опрометью прочь, заливаясь слезами отчаяния и гнева. – Не знаю, осталось ли у меня то, что тебе нужно, поскольку вижу, что от других, – она кивнула головой на замершую Эву, – ты не гнушаешься брать силой.

 Отправлено: 28.02.11 22:28. Заголовок: Воистину сказано: За..

Воистину сказано: Запад есть Запад, Восток есть Восток, каждый жив сам собой, и не сойтись им вовек. Здесь и сейчас пролегла черная пропасть, глубже разрытых могил, чернее алчущих глаз, что обманывают, обещая; и если там, где заходит солнце, мужчина лишь должен коленопреклоненно молить о любви, то там, где оно восходит, превращая пески в текучий огонь, его воля - брать, что ему вздумается.
Брать, а не просить.

Слова Анны открыли ему, сколь глубоко была уязвлена ее гордость тем, что рука его коснулась другой женщины, и насколько близок он был к тому, чтоб сделать эту рану смертельной, а расставание - неизбежным.
Но... разве она не выбрала сама, сбежав с его ложа подобно тому, как бежит от расправы нашкодивший прислужник-мальчишка. Или теперешние упреки были лишь способом восстановить свою власть, пошатнувшуюся после предательства? Не ее ли застал он в обществе чужого мужчины, с открытым лицом - так, будто прошла без следа и без значения для дерзкой ромейки вчерашняя ночь, и будто бы не отдал он ей больше, чем мог и имел право дать, обменяв на кольцо свою смятенную душу?
Эти мысли позволили Заганос-паше пережить момент слабости, когда он уже готов был поддаться на полные гнева и тайного зова взоры; презрительно усмехнувшись, ага янычар отступил от ждущих его повеления женщин.

- Сказано: первый раз просят от веры, второй - от бедности, но третий раз протянувший руку - бесстыжий или глупец. Твой выбор свершен, кира Анна, позволь и мне совершить мой.
Он рассмеялся прежним, холодным, отрывистым смехом, каким уже много раз провожал и мольбы и рыданья девиц, покидаемых вместе с коротким ночлегом - и только собственный слух, да разве что уши верного, старенького лекаря из Шираза, сумел бы различить за этими звуками глубокой спрятанную боль.
- Эта женщина отправится с нами,- громко распорядился он, указывая на каталонку, которую тут же вновь крепко схватили под руки баше, смеясь и переглядываясь.- Но, клянусь саблей Али, никаких больше старых ведьм возле! Их визг режет мне уши, хотя их глупость порой полезна. Если хотя бы одна жирная старуха приблизится к моему дому на десять арчи, оставляю ее на вашу волю. Мы отправляемся! Коли эти люди хотят сами ногтями разгребать землю вокруг своих мертвецов, пусть роются в ней, подобно бешеным псам.

Глаза его скользнули по изменившимся при этих словах лицам женщин - и на мгновение в них промелькнула суровость.
- Что до той... женщины,- он не назвал усопшую императрицу по имени, но по выражению лица, в котором мелькнуло неожиданное почтение, почти скорбь, вдвойне странная для того, кто, не дрогнув, приказал умертвить целы город,- то ее к месту погребения сопроводят так, как того требует ее сан и ее почтенный возраст. Я оставляю здесь два десятка лучших моих воинов - и пусть они отнесутся к ней так, как если бы она была матерью нашего господина, велиде-султан. Остальным следовать за мной.
Он сделал движение, поворачиваясь спиной к своим пленницам, словно показывая, что разговор завершен.

 Отправлено: 01.03.11 00:14. Заголовок: Слух Анны еще не при..

Слух Анны еще не приноровился различать малейшие оттенки чужого голоса, ловить фальшивую ноту в мелодии чужого смеха – то, что приходит с годами, прожитыми бок о бок, когда два существа настраиваются подобно лютне и флейте звучать в согласии и гармонии.
Для нее слова и жестокий смех Заганос-паши были тем, чем хотел их представить первый визир. Добившись от сбежавшей пленницы униженной просьбы, он публично отверг ее, опорочив и отомстив за непокорность. Даже почетный эскорт, выделенный янычар-ага для погребения августы, не примирил ромейку с унижением ее гордости, оставив ее преступно безучастной к посмертной судьбе императрицы.

Анна побледнела и отвернулась, избегая подымать взор, боясь в глазах окружающих увидеть то же насмешливое презрение, что прочла в глазах доньи Эвы, что слышалось в ликующем голосе турка. Впрочем, верная Филомена не упрекнет ее, а до остальных Анне нет и не может быть дела. Дочь каталонского консула вряд ли увидит следующий рассвет, а ее служанка в сравнении с Анной Варда стоит столь низко, что ее мнение и слово значат меньше, чем ничто.

Неверными шагами ромейка отошла к Филомене, и рабыня подхватила госпожу под руку с такой радостью, будто та целой и невредимой воротилась из львиного рва.
– Нам придется возвратиться в тот дом, – тихо и безжизненно произнесла Анна, и Филомена сразу поняла, в какой – разоренный и залитый кровью дом Луиджи Бальдуччи. Ничем более Анна не могла помочь ни несчастной каталонке, ни себе. Судьбы их решены.

 Отправлено: 01.03.11 13:15. Заголовок: Эве оставалось лишь ..

Эве оставалось лишь быть невольной зрительницей развернувшейся перед нею картины. И если в силу молодости, она не до конца понимала, какие узы связали ромейку с османом, то Пиа, пусть и не знавшая языка, но как любой человек, проживший не один десяток лет, могла прочитать намного больше по выражению лиц, жестам и взглядам, которые всегда говорят красноречивее любых слов. Позор на голову своего рода, на свою голову навлекла ромейка, но, впрочем, старую каталонку менее всего сейчас волновала судьба Анны Варда, и гораздо болезненнее было для нее то, что творилось с ее воспитанницей. Что же до самой Эвы, в сердце которой поселилось презрение к ромейке, то разум ее не мог понять, как может дева благородных кровей так открыто показывать, что не просто враг ей осман, не просто друг, что нечто большее связало их. Просто все что происходило с ромейкой было далеким и непонятным для каталонки. Иначе, возможно, она испытала бы сочувствие к несчастной Анне Варда, на долю которой выпало множество испытаний, и которая при этом сохранила в своем сердце гордость, хоть и невидимую сейчас Эве.
В тот миг, когда осман отстранился от Эвы, когда не прикасался к ней, руша все писаные законы, сердце ее стало биться чуть тише, более размеренно и щеки более не краснели, остался лишь гневный взгляд. Но холодный, отрывистый смех словно пронзил ее тело, будто она услышала смех самого дьявола, в котором не было, ни жалости, ни пощады. И следующие слова подобно приговору прозвучали в саду, что превратился в кладбище. Сердце замерло, в то время как руки иноверцев снова схватили ее. Прежде чем разум дал совет, с уст сорвалось
- Нет! - Каталонка попыталась освободиться, но тщетно. Последние же слова заставили ее замереть. Быть может, это сам Бог давал знак, что не оставил своих детей, ведь позволил осман им похоронить своих мертвых самим и кто знает, если она будет сейчас и здесь противиться, не передумает ли он. Что если эта жертва – отправится с иноверцами на встречу неизвестной судьбе, от которой не следовало ждать ничего хорошего – нужна для того, чтобы ее родные и близкие, земляки и единоверцы могли быть похоронены, как подобает? Но как же было страшно ей. Неизвестность пугала более всего, а страх охватывал сердце и душу, подобному обвивающим черным и холодным змеям. Взгляд черных глаз остановился на спине османа
- Отпустите меня, я сама пойду, - твердо произнесла каталонка и попыталась в очередной раз вырваться, хотя внутри все сжалось и похолодело, от страха. Не желало ее сердце испытать еще одно унижение, когда ее будут волочь как какую-то рабыню из ее же дома. Нет, она покинет этот дом с достоинством, как истинная дочь каталонии покидает отчий дом, когда приходит срок, и начинает новую жизнь. Кто-то мог бы решить, что Эва покорно приняла свою участь, но лишь тот, кто не знал ее. На самом деле она просто ждала момента, когда Господь укажет ей путь к спасению. Верила она, что не покинет ее Бог. А если же не будет пути к спасению, то станет клинок отца орудием, что подарит ей покой и избавит от позора.

Верная Пиа понявшая простую фразу османа, не понимая прочего, вскрикнула и попыталась прорваться к каталонке
- Нет, оставите ее! Не трогайте! - Мольба и боль соединились вместе. Как нестерпимо было видеть Эве свою дуэнью, что взывает к осману, но не будет услышана. К тому же его последние слова давали понять, как он может поступить с дуэньей, если та не успокоится.
- Пиа, оставь…похороните мертвых, как должно, позаботься о матери и моли Бога, как буду его молить я, чтобы указал он путь спасения. – Произнесла Эва на каталонском, но видя в глазах Пии намерение не отступать, тут же добавила. – Я приказываю, Пиа. Делай, так как велю! – Очень редко Эва так говорила со своей дуэньей, которая была для нее одним из самых близких людей. С ней делилась каталонка своими переживаниями, которыми не решилась поделиться даже с родителями. Но сейчас это было во благо Пии, которая, впрочем, еще не оставляла попыток пробиться сквозь чужеземцев.

 Отправлено: 01.03.11 21:21. Заголовок: Коснулись ли эти мол..

Коснулись ли эти мольбы и взволнованные речи слуха жестокого поработителя, или, оттолкнув Анну Варда, вместе с ней от отверг саму способность к человеческим чувствам? Это было ведомо лишь ему одному. Быть может, один только Аллах в высоких небесах, взглянув в этот миг на побледневшее ледяное лицо, занес в список ужасных дел, свершенных ага янычар, еще один тяжкий проступок.
Ни поникшие плечи ромейки, ни неуместная гордыня ее недавней гонительницы не тронули его; сделав знак янычарам, он направился к дверям дома, подобно бастионам покоренных стен, преграждавшего некогда оживленную, а теперь залитую кровью и помертвевшую от испуга улицу.
Баше, следом за своим господином пропустившие мольбы девицы мимо ушей, последовали за ним.
Не останавливаясь, как если бы по пятам за ним гнались демоны - Раскаяние и Смятение - Великий визирь пересек погруженный в темноту зал, направляясь к к выходу. Каждый его шаг гулко отпечатывался на обнаженном мраморе, по которому тянулся длинный кровавый след.
Если бы это видел человек, столь сведущий в преданиях людей Книги, каким был, к примеру, Андреа Торнато или убеленный сединами Тахир ибн Ильяс, их памяти бы живо явились и Брут, по преданию, споткнувшийся в крови Цезаря, и сам царь Ирод, отсекший главу мученику Яхье. Но человек, ступивший сейчас на озаренную весенним солнцем площадь, не думал о дурных приметах и деяниях великих царей; стремительный, словно вихрь, он пересек мостовую, еще теплую от пролитой крови, и вскочил на спину черного жеребца, нервно водившего ноздрями и танцевавшего в ожидании своего господина.

Резкое движение заставило его лицо помертветь; шатнувшись в седле, он оперся ладонью о высокую переднюю луку. Стоявший подле него кара-кулаг - юноша, нежный возраст которого больше подчеркивал, чем оттенял первый пушок на подбородке - заметив это, в тревоге коснулся колена своего господина.
Рука Заганос-паши, на которой продолжал сиять сорванный с пальца Анны Варда изумруд, упав, стиснула плечо преданного слуги,- но жест новобранца отрезвил визиря. Тряхнув головой, тот хотел было выпрямиться, однако, передумав, лишь крепче сжал пальцы. Темные от боли глаза блеснули порученцу в лицо; наклонившись, янычар-ага шепнул ему несколько слов так тихо, что сам слушатель едва уловил их,- а, услышав, едва поверил. Тем не менее он почтительно поклонился и, едва рука визиря разжалась, стремительно бросился прочь.
Султанский лала выпрямился в седле, кинув короткий взор на свой отряд, в спешке строившийся в ожиданьи приказа; сузившись, его глаза скользнули по фигуре женщины, которую в этот момент два янычара силой усаживали на седло к одному из младших офицеров, а затем обратились на темные окна дома.
Знаменосец подал ему золотую булаву, и по ее взмаху турки двинулись прочь, так же бесшумно и быстро, как прибыли в это место.
Для каталонцев все было закончено.

 Отправлено: 02.03.11 08:10. Заголовок: Услышаны ли были сло..

Услышаны ли были слова Пии, взывавшей о милосердии, или слова Эвы, не было понятно, потому что никак не отреагировал на них пленитель. Он просто направился к дому, а иноверцы, которые держали каталонку, последовали за ним, так что и Эве ничего не оставалось как просто идти навстречу неизвестности. Слышала она за спиною стенания Пии, голос которой становился все дальше. Каждый шаг, который она делала к выходу из дома, словно по капли забирал последнюю уверенность Эвы, остатки ее самообладания. С каждым шагом сердце стучало все сильнее, а ноги словно отказывались идти. Что ждало ее за стенами дома, который, не смотря ни на что, еще создавал ощущение защищенности? Говорят самое сложное это сделать последний шаг в пропасть, в неизвестность. Вот и для Эвы последний шаг за порог дома был самым сложным. Внутри все сжалось, а ноги словно стали ватными. Наверное, к лучшему, что все-таки ее держали иноверцы, потому что, быть может, в этот момент, забыв о гордости, она бы попыталась вырваться и побежать обратно в дом к матушке, чьи объятия принесли бы ей покой или Пии, которая бы спела своей воспитаннице ее любимую песню, прогонявшую всегда тревоги. Эва на мгновение замерла, но руки, что держали ее, потянули вперед и, едва не споткнувшись, она переступила порог дома. На небе все так же сияло солнце, которому были чужды страдания людские. В душе же каталонки была тьма. Эва на миг взглянула на небо, быть может, от того, что не хотела или боялась взглянуть на площадь, где напоминанием о произошедшей трагедии были кровавые следы. Хотелось просто закрыть глаза, а потом, открыв, понять, что это был всего лишь дурной сон. Но порою реальность намного страшнее самых жутких кошмаров.
Иноверцы тем временем подхватили ее, как пушинку, и усадили на седло. Взгляд Эвы прикован был к дому и впервые за все время, она почувствовала и осознала в полной мере весь ужас, что произошел сегодня утром. И то, что не смогла она проститься с оцтом, братом, тяжелым камнем легло на сердце. Нестерпимо было больно, ком встал в горле. Эва спешно отвернулась от дома и глубоко вздохнула, дабы унять то давящее чувство, что поселилось внутри.
Прежняя жизнь осталась за спиною, а что готовила судьба ей впереди, было неизвестно.