Отправлено: 15.06.11 17:03. Заголовок: Салернский базилик. Начало февраля 1453 г. Галата.

Начало февраля 1453 г.
Дом графини ди Барди

 Отправлено: 01.07.11 17:18. Заголовок: Простецкое лицо посл..

Простецкое лицо посланника от мессера Франческо доверия у графини не вызвало – такие вот простаки с виду и оказываются самыми отъявленными плутами. Но письмо она взяла, сорвала печать и тут же, не выпроваживая курчавого паренька, пробежала глазами строчки фривольного послания. Переписка с ватиканскими куриалами, которые ни слова не говорили прямо, все играли иносказаниями, плели паутины словес, отыскать в коих смысл можно было лишь умеючи, научила женщину видеть важное за непосредственным содержанием текста.
«Каков плут», - не без восхищения, прошептала она, прочтя сведения о продавце зеркала, собранные автором письма, - и когда успел?». Легкой досадой осело недовольство собой за панику, за слабость, за доверие. Вот как надо было делать, а не предаваться отчаянию и унынию. Но что ж, благодарение Богу, если не за благодеяния, так за уроки, какими бы горькими они ни были. Слуга был послан на кухню – ждать ответа, коротая время за остатками ужина и кружкой местного терпкого вина, а графиня, не мешкая села за ответ.
Слова, как назло, не приходили. Любовные послания Лукреция не писала давно, а те что и выходили из под ее пера, остались в далеком прошлом в Риме. Впору было писать по указке Франческо о том, что ей не о чем писать. Графиня лишь посмеялась этой мысли, и, вспомнив лукавые глаза ди Пацци, обмакнула кончик пера в чернильницу, и вывела первые строки письма, которое любой мог бы счесть ответом неверной женщины своему неосторожному воздыхателю.

«Мой добрый друг, - писала графиня, мягко улыбаясь своим мыслям и впервые после томительных дней, тянувшихся между визитами салернского пройдохи в рясе, не выглядела уставшей или опустошенной, - хотела бы я написать тебе, что счастлива и весела, но ты же меня хорошо знаешь. Пока не смогу я улыбаться своему отражению в том самом зеркале, уста мои будут сомкнуты в печали. Что же до торговца, который ломит цену, не сомневайся в том, что потраченное я тебе возвращу, и рада буду приветствовать тебя в своем доме.
Как ты и просил, перепишу для тебя сонет из «Канцоньере», но, поскольку мысли мои далеки сейчас от поэзии, желание мое таково, чтобы вчитался ты внимательно в строфы, и крепко задумался над тем, что ждет всех нас в будущем.
Пустился в путь седой как лунь старик
Из отчих мест, где годы пролетели;
Родные удержать его хотели,
Но он не знал сомнений в этот миг.

К таким дорогам дальним не привык,
С трудом влачится он к заветной цели,
Превозмогая немощь в древнем теле:
Устать устал, но духом не поник.

И вот он созерцает образ в Риме
Того, пред кем предстать на небесах
Мечтает, обретя успокоенье.

Так я, не сравнивая вас с другими,
Насколько это можно - в их чертах
Найти стараюсь ваше отраженье.

Ты верно ждал, что я выберу иной сонет, но время для строф о любви еще не настало, а все что желаю сказать тебе, скажу лично при встрече, а не посредством стихов Петрарки, сколь бы хороши они ни были.
Да хранит тебя Бог, любезный мой Франческо!
Остаюсь всегда твоя.
Л.»

Когда чернила высохли, а края свернутого трубочкой листа спаял красный сургуч с гербовым оттиском, графиня послала сонную горничную за слугой ди Пацци. Письмо тому было передано вместе с парой монет – за усердие и расторопность, и являя собой образчик этих качеств, Джуфа нырнул в дверь, спеша покончить с поручением.

 Отправлено: 01.07.11 18:23. Заголовок: Когда неведомо отку..

Когда неведомо откуда взявшийся карлик, дернул за рясу, монах вздрогнул – проглядел коротышку. Но раз тот настойчиво звал следовать за собой, францисканецу ничего не оставалось, как последовать за ним, надеясь, что тот послан незадачливым простаком Порки, доверчивость которого не должна была остаться без воздаяния. Музыка неприятно резала слух, чад, которым тянуло со стороны очага – ел глаза, которые тут же начали слезиться – не привык кордильер к таким местам, не знал ни правил, ни выгоды знакомства с завсегдатаями таких вот кабаков, а потому только дивился, с какой стати пристойный по виду купеческий сын выбрал для встречи это заведение. Но дивился недолго – ровно до того момента, как хлопнула глухо дверь за его спиной, отрезая начисто гомон зала – словно и не было ничего за стеной. А коли здесь не слышно, что творится по ту сторону двери, так и за ней никто не разберет, о чем шепчутся те, кому надо остаться наедине.
Он, было, благостно улыбнулся знакомцу, но оценив состояние генуэзца, только хмыкнул – дурья башка, тот успел, судя по всему, изрядно набраться. Ладно бы письма не забыл и не потерял, а то с такого станется. Но слова Луиджи развеяли опасения монаха. Принес.
- Нелегкий у тебя выдался день, сын мой, - кивнул на приветствие монах, устраиваясь на темной скамье, провел пальцем по краю стола – не засален ли тот, но ощутив скобленое недавно дерево, успокоился.
- И я принес кое-что из того, что мной собрано, - произнес он, не сочтя нужным уточнять, что письмо, написанное рукой графини, было единственным – пусть простак думает, что бумага взята лишь для сличения подписей. А судя по виду самого мессера Луиджи, думать тот и вовсе не был способен ни о чем ином, кроме хмельного пойла в своей кружке.
Тем проще. Наутро и не вспомнит дурень, что и как было.
Пьяное пророчество о конце света оставило фра Джованни равнодушным, он лишь скорбно поджал губы и осенил себя крестным знамением.
- Один Господь ведает, когда истекут дни, отмерянные роду человеческому, когда будут сняты печати с книги, что держит Агнец в своей деснице, и горы двинуться с места, а небо сврнется подобно свитку. Ты же сын мой. Облегчи душу свою, сними с нее тяжесть бремени и помни, что только чистые духом войдут в Царствие Небесное и ничего не бойся.
Сыпались слова мягким речитативом, бездушно и привычно. А глаза монаха плутали по одежде собеседника, гадая, куда запрятал тот бумаги.
- Покажи же теперь, что принес, - голос монаха сделался приторно ласков, а сам он даже привстал в нетерпении. Глянул искоса на дверь – плотно ли та притворена и облизнул губы. Только что руку вперед не вытянул, чтобы схватить пьяного за одежду, да встряхнуть, дабы тот протрезвел немного.

 Отправлено: 02.07.11 02:57. Заголовок: - Темно. - пьяный мо..

- Темно. - пьяный мотнул головой, сальная длинная прядь затрещала в пламени жировой лампы, он неловко сбил огонь, завоняло паленым волосом. - Темно! - заорал он снова и уставился на лоснящиеся от грязи ладони, тщательно отер их о штаны на ляжках.
- Корчемник! Мразь! Желаю огня!
Но дверь оставалась плотно прикрытой, никто не пришел на его зов - только хмельной регот и клекот бражников, вперемешку с зудящей музычкой, звучавшей, неотвязно, как чума, по кругу, по кругу, по кругу, ускоряясь, в ритме saltarella, еле проникал в закут.
Луиджи Порки привстал над столом, согнулся, будто собрался блевать, но продышался, вразнобой болтались выпавшие из квадратного ворота рубахи серебряные образки на потемневшей от пота цепочке. Он взглянул на монаха прямо и пусто.
- Все грамоты со мной, не сомневайся, fratello. Вот ее змеиные выползки. Будь проклята Лукреция. И сердце ее гнилое и выскобленная матка и становая жила.
С треском коптили фитили трех кабацких светилен, живой огонь дрожал жадно и оранжево, подсвечивая лица ночных заговорщиков снизу вверх - уродуя впадины глазниц, ноздри, скулы, так дети играют в "мертвецов", поднося свечи к подбородку в темноте.
Генуэзец рывком подвинул через стол запечатанные письма, походя, смахнул локтем мису с остывшим варевом на пол.
Он по медвежьи неуклюже, шатаясь и гулко отрыгивая, потащился вдоль стола, потянул руки к гульфику, дернул завязки – и монах понял, куда несет пьяного – к единственному окну-глазку укромного закута. Без стыда расхристанный Луиджи Порки пристроился у оконца, точно за спиной монаха, встряхнул руками под волглой рубахой, наладился отлить на улицу бурно, как бык.
Отверстие было мало – не хватит просунуть голову.
Фра Джованни отвернулся, дернул бровью, пробормотал:
- Непотребно... – но подметные бумаги ему были любопытны куда больше, чем выходки случайного ночного дружки.
Он чуть не обнюхивал печати, подвинул ближе светильню, развернул свое письмо, чтобы сличить буквы.
- Мой добрый друг... сонет из «Канцоньере»... что ждет всех нас в будущем... – сбивчиво проговаривал написанное фра Джованни, браня про себя дурной свет, тяжкую вонь пролитого вина, топленого жира и мокрого земляного пола –
И вот он созерцает образ в Риме... Того, пред кем предстать на небесах ... Мечтает, обретя успокоенье. Что за...?
Франческо ди Пацци с разворота накинул на шею монаха удавку, снизу вверх под челюсть.
Стригущий жест рук – слева направо – будто натянул тетиву.
Концы с концами.
Басовая струна лютни, обтянутая тонкой кожей катрана передавила яремную вену.
Убийца пинком вышиб скамью из-под монаха, поймал, принял на грудь тело, бьющееся в петле, вздернул за шею, спиной к себе, ласково, но резко, как опытный любовник или глупая повитуха.
Письмо Лукреции и строфы Петрарки разорваны посиневшими ногтями в агонии поперек надвое.
Пальцы фра Джованни бессильно заскребли по перетянутому кадыку.
Катался на краю стола пустой стакан. Раз, другой, упал.
Гологрудые бабы в зале ладно колотили пятками в пол под круглый гулкий барабан.
Гуляки мерно гаркали в такт, били кулаками в ладони. Давай, давай! Хей, хей, а-о!
Ярко горел огонь. Кромсал красное мясо пластами глухой и слепой ко всему хозяин Левон.
- Pater noster, qui es in caelis,
sanctificetur nomen tuum,
adveniat regnum tuum,
fiat voluntas tua,
sicut in caelo, et in terra.*- размеренно про себя повторял Франческо, он не молился, просто считал время, передернув, ловко перевел удавку на трахею.

- А я буду верен любимой моей, если не бросит меня!– заорал он не в лад кабацкую припевку, заглушая гортанный хрип фра Джованни. Ди Пацци, не торопясь, дочитал paternoster.

-...sed libera nos a malo... Amen.

Молитва оборвалась, мягкое тело осело под ноги.
Почти чисто.
Ди Пацци присел на корточки, перевернул фра Джованни на спину, на растянутых губах мертвеца лопнул пузырек белесой пены, оскал, как у кошки под колесом.
Под челюстью тихо. Жилка молчала. На вспухшей шее – наливалась темная полоса.
Франческо улыбнулся и похлопал монаха по щеке. Вставая, обеими руками резко дернул голову трупа вверх и с вывертом к левому плечу.
Мокро хрустнуло.
Ди Пацци накинул через голову черную фарсетту, туго опоясался на выдохе, поправил меч и дагу. Отошел к бадье у двери, окунул троекратно лицо в дождевую холодную воду. Отряхнулся, как пес. Собрал письма со стола, сложил и тиснул в поясную сумку.
Вздернул мертвеца на ноги, как бескостного паяца. Дерюжный капюшон монаха в помощь – им было удобно закрыть сизое отечное лицо.
Одну руку трупа Франческо закинул на плечо, крепко охватил за пояс и, толкнув всем телом дверь, выволок в зал.
Аверна ревела.
Девок убрали, но барабан бил, не умолкая.
- Перепился святоша! – крикнули, свистнули в два пальца будто отовсюду.
- Pater noster! – весело откликнулся Франческо, дернул тело, как куклу.
- Да он еще и обделался! – проводили в дверях.
Ноги монаха мотнулись, запутались в обмаранном подоле, он качнул головой в капюшоне, будто ожил, вытек из легких последний хрип, который приняли за отрыжку.
Обоих проглотила темнота за порогом Аверны.
Рыжий конь не боялся мертвеца, ди Пацци перевалил тело через луку, сел сам, поудобнее поддернул монаха, так что тот уткнулся носом в шею лошади.
Перебрал поводья, ударил пятками коротких сапог в медные круглые конские бока.
Живой и мертвый верхом канули в портовых переулках Галаты в сторону боен.
У черных причалов на черных сваях закопченные черные фонари чертили золотые отсветы в черном, как нефть, прибое.
Гасли один за другим.

Открыть

* -сальтарелла старинный танец, популярный во времена Кватроченто saltarella ритм, существует много вариантов, это один из них * Pater noster qui in celis es, - Отче наш

 Отправлено: 03.07.11 20:46. Заголовок: *** 7 февраля. Дом г..

***
7 февраля. Дом графини ди Барди.


В воскресение, о третьем часе, как и было условлено в письме, ди Пацци остановился у дверей студиоло. Ждал, когда слуга-доместик доложит о визите.
В руках Франческо держал квадратный ларец, покрытый тонкой резьбой, с выпуклой четырехгранной крышкой. Ларец был украшен тонко, как дарохранительница, сложный орнамент - грифоны, виноградные гроздья, амуры-вакханты, райские птицы и символы Страстей Христовых - гвозди, молот и терн - сплетены были в кощунственный свальный узор.
Древесина ларца отдавала сильный аромат сандала. Сам ди Пацци был наряжен безупречно, складка к складке, застежка к застежке, отмыт и выбрит до скрипа. Только темные глаза - торфяная стоячая вода, неприятно отблескивали под тяжелыми веками.
Полдня в субботу он отсыпался, после писал письма, съездил на пару встреч, получил кое-какие сведения и передачи с пизанской торговой каракки "Святой Власий", капитан судна был знаком ему еще по Римини, прощелыга редкий, но исполнитель и гонец отменный.
Франческо в тот же день выяснил, где остановился фра Джованни, поговорил со служкой из монастырского дома для паломников - "оберго", тот ничуть не удивлялся, тому, что постоялец не вернулся, человеком он был угрюмым, даже с братьями по ордену не свойствовал, да и слухи о нем ходили разноречивые, ясно было, что в "оберго" никто не вспомнит о салернце и на поиски не бросится. Разве что не поставят за ужином лишнюю миску на общий стол.
- Тяжкая участь - одиночество. - думал ди Пацци, возвращаясь домой по улочкам Галаты - Нас, неприкаянных скитальцев, помнят, только пока мы досаждаем ближним. Вот так - помрешь на чужбине и не завоет по тебе ни собака, ни женщина. - лицемерие этих раздумий его чрезвычайно развеселило.

Франческо прекрасно знал, что лучшая и бОльшая часть покойного фра Джованни еще послужит ближним, и моряки в дальних плаваниях, не раз помянут его добрым словом за обедом: "Эх, навариста нынче похлебка, подлей еще черпак!"
Мясник с галатских боен, тот самый, что тайком продавал на суда солонину из старых кляч и издохших свиней, в ту же ночь, как было условлено, избавился от тела, вместе с двумя подельниками - разделал так быстро и ловко, что за ножами при факельном свете не могли уследить любопытные глаза ди Пацци. Как видно, такое занятие мастерам не было в новинку.
Неузнаваемые мелкие куски монаха поместили по трем разным бочкам, уже почти полным рубленой свинины, готовым к отправке в корабельные трюмы, кровь замыли из ведер.
Франческо вернулся домой с небольшим свертком, бросил поводья взмыленного коня сонному Джуфе, велел вычистить и отстирать свою одежду и повалился спать.

... Ди Пацци поудобнее устроил ларец на согнутом локте и вслушался, за дверью раздалось шарканье старика. Он чуть отступил назад, склонил голову.
Все выглядело так, будто после перепалки и пощечины, пристыженный кавалер заявился к влиятельной вдовушке с подарком.
Замаливать грехи.

 Отправлено: 05.07.11 22:30. Заголовок: Никогда еще ожидание..

Никогда еще ожидание не было столь мучительным для графини ди Барди. Ни в дни, накануне собственной свадьбы, ни долгими послезакатными часами во Влахерне, когда ждала она приглашения от басилевса, и предавалась мыслям о том, уж не позабыл ли Константин о своей возлюбленный за бесконечными своими делами.
Теперь же даже попытки занять себя домашними делами, рукодельем ли были напрасны. Мысли мадонны Лукреции, тут же уносились прочь, и пока женщина перебирала в уме причины неудачи Франческо ди Пацци в задуманном им деле, путались нити, криво ложились стежки, падали иглы на пол, и потому, бросив вышивание, отправлялась она проверить служанок, пусть тем и непривычно было, чтобы хозяйка особенно пристальное внимание уделяла кухонным делам, да мелким расходам.
Но и это все казалось Лукреции суетой бессмысленной и бесполезной, за книгу было бралась, но и ту откладывала со вздохом, не пролистав и дюжины страниц – и в памяти ничего из прочтенного не оседало.

Едва старый слуга сообщил о госте, графиня невольно задержала дыхание, взглянув на дверь и гадая, какие новости принес мессер Франческо сегодня. Слышать о дурном не хотелось, словно можно было избежать невзгод одним только незнанием о них. Но тянуть время теперь, когда тот, кому доверила Лукреция свою судьбу стоял по ту сторону двери, было просто нелепо.
- Зови, - выдохнула женщина, бессознательно-кокетливым жестом, касаясь виска – проверяя, не выбилась ли непокорная прядь из тщательно собранной прически.
Выпрямилась и улыбнулась в сутулую спину слуги, для того лишь, чтобы к моменту, когда тот распахнет дверь и сообщит гостю, что его ждут, на губах играла тень уже угасшей улыбки – то приветливо-любезное выражение, которое читается людьми за искреннюю радость встречи, не омраченную никакими беспокойными мыслями.
- Здравствуйте, друг мой, - поприветствовала она мессера Франческо ничуть не лукавя перед собой в том, что назвала его, человека, которого видела второй раз в жизни, другом, - надеюсь, что Вы пришли с хорошими вестями.
Темные глаза впились в резной ларец, который принес собой гость. Для того, чтобы передать одно-единственное письмо, ларец этот явно был великоват. Не положил же в насмешку и забавы ради флорентиец свернутый трубочкой злополучный листок на бархатную подушку, упрятав под крышку массивной шкатулки, словно драгоценность?
Но в том, что вещица эта принесена Франческо не случайно, и предназначается ей, графиня не сомневалась. Колебалась лишь в том, дать ли волю своему любопытству или скромно промолчать.
- Нет ничего хуже, чем ждать и верить, живя надеждой в умение другого человека разрешить то, что не удалось самой, - призналась она тихо, и глянув на слугу, отослала старого доместика прочь, сказав, что позовет, если будет нужно.
Как только за стариком закрылась дверь, взгляд женщины впился в глаза гостя, словно можно было прочесть в лукавом их прищуре мысли этого человека.
- Ну, не томите же, - не выдержала Лукреция, - рассказывайте!

 Отправлено: 08.07.11 20:24. Заголовок: - Доброго вестника н..

- Доброго вестника на окне не вешают, монна Лукреция, – ди Пацци коротко склонил голову, подвинул скляницы и баночки с опиатами, белилами и притираниями, пяльцы с брошенным рукоделием и плоскую вазу-кратер с сухими розовыми бутонами и засахаренными яблоками на низком столике у окна. Поставил ларец среди милых женских безделиц, размял, вздохнув, затекшую на сгибе руку
Улыбнулся в наклоне. Послушно щелкнул под ловкими пальцами несложный замок, Франческо широко откинул граненую крышку ларца.

- Брат Джованни из Салерно нижайше просит у вас прощения за тягость знакомства с ним и со смирением возвращает то, что ему не принадлежит.

На синей бархатной подстилке, засыпанной сухими листьями базилика, лежала лицом вверх мертвая голова. Веки слиплись от птичьего клея, потеки застыли ресницах и скулах. Место отруба было повязано шелковым рисунчатым платком.
После смерти фра Джованни заметно похорошел. Лицо было выбелено и нарумянено, как у шлюхи, кругляками на щеках. Вымытые волосы чуть курчавились вокруг подправленной бритвой тонзуры, брови вскинуты удивленными дугами и подчернены.
Почти сутки отрубленная голова провисела в сетке на чердаке дома ди Пацци, как битая дичь в пере. Холодный сквозняк и время сделали свое дело - кровь стекла и синева удушья отлила от кожи. Зеленоватое трупное пятно было заметно лишь на скорбном носогубном треугольнике, да и то искусно замазано.

Сильный запах распространился по студиоло – душно и сладко несло сандалом, ладаном, розовым маслом, аптекарскими травами - и совсем чуть-чуть, на грани восприятия, тленом, плеснецой и мясом.
Франческо присел на подоконник боком, прихватил ладонями колено.
Он лениво любовался замысловатой прической любимой женщины Императора, сложно и ласково переплелись темные c отливом локоны с золотыми "шнурами любви".
Сегодня полукруглое окно за спиной Франческо не было завешено дождем, небо над Галатой очистилось, крепкие морские ветра разогнали хмару, потянули вдаль над острыми и плоскими крышами матросскую пляску и переплеск перистых облаков.

- Сонет Петрарки я прочел и сжег, он был прекрасен, а прекрасное не должно заживаться на свете. Это послание вы можете уничтожить собственноручно. Мадонна, - он кивнул на содержимое ларца, – Как только вы съедите яйцо, я позабочусь о скорлупе. Фра Джованни стыдлив. Ни за что не согласится переночевать под одной крышей с женщиной. Он от этого портится.

Ди Пацци уже продумал, как вынести и уничтожить улику, после того, как ди Барди заберет письмо.

Голова слепо пялилась выпуклыми веками в расписные балки потолка. Левое веко слегка провалилось – глазное яблоко подсохло.
Язык был вырезан, полость набита войлоком и зерновым ладаном, чтобы не всасывалась внутрь щека. Ноздри залиты воском. Рот полуоткрыт.
Трупно и тускло поблескивали желтоватые зубы - налет не удалось полностью очистить толченым мелом.
Меж челюстями неплотно было зажато сложенное вчетверо похищенное у Лукреции мнимым монахом письмо, чуть обтертое по краям.
Приглашение и мольба.

 Отправлено: 09.07.11 19:13. Заголовок: Как только приторно-..

Как только приторно-сладкий запах, забивавший характерный трупный душок вырвался из-под открытой крышки, графиня торопливо, не пытаясь сдерживать перед гостем своего любопытства, шагнула ближе, чтобы увидеть содержимое ларца.
И невольно вздрогнула, увидев крашенное, словно у дешевой путаны или вульгарного комедианта, лицо монаха. Холеная, без единой жилки на тыльной стороне кисти, рука взметнулась к губам, словно женщина силилась сдержать приступ дурноты, накативший при виде столь необычного подарка.
Взгляд метнулся на лицо дарителя, потом юркой белкой вернулся к жуткому подарку, словно в насмешку над ситуацией и событиям, приведшим к ней, сжимавшим тонкими губами край сложенного вчетверо листа плотной бумаги.
Плечи графини ритмично тряслись в беззвучном смехе, игравшем озорными бликами в глазах женщины. Слишком уж нелепо выглядело набеленное и нарумяненное лицо покойника, чтобы внушать хоть малую толику страха или брезгливости.
- Вижу, вы успели близко сойтись с нашим добрым фра, мессер, - подхватив серьезный тон гостя, ответила Лукреция, - настолько, что печетесь о его благочестии и скромности, как и подобает заботливому другу. Но коль ваше общество заставляет монахов румянить щеки, страшно подумать, какое влияние вы оказываете на простых людей.
Она провела кончиками пальцев по краю открытого ларца, не решаясь вытащить бумагу изо рта мертвой головы, но понимая, что Франческо ждет этого. То ли для завершения своей шутки, то ли как испытания, задуманного для той, чье положение спас, позволив сохранить и сомнительной значимости статус среди приближенных базилевса и репутацию перед святыми отцами ватиканской курии. И все же, поборов нерешительность, графиня взяла письмо. Аккуратно развернула, чтобы взглянуть на собственноручно написанное несколько месяцев назад послание.
Состояние ее в этот миг можно было сравнить, верно, с тем, что чувствует приговоренный к казни, ожидавший долгие недели встречи с виселицей, получивший вдруг, в последний день пред казнью, уведомление о помиловании.
- Я в долгу перед вами, мессер Франческо, - улыбнулась женщина, разрывая лист.
Сложила половинки и снова порвала с силой и явным удовольствием.
- Даже если вам вздумается заполучить все Канцоньере, можете не сомневаться, что по первому желанию вашему, я возьмусь за перо, даже зная о том, какую участь вы отвели творениям гения Петрарки. Если же однажды вам понадобится моя услуга, - звук вновь разрываемой бумаги заполнил короткую, не дольше выдоха, паузу, - можете смело полагаться на меня.
В словах ди Барди не было и тени лукавства, или надежды, что это предложение Франческо с благородным великодушием позабудет. Так выбрасывают из памяти тех, кто мелькнул на обочине жизни, был удостоен мимолетного жеста помощи и позабыт тут же, оставленный идти своей дорогой.
Голова фра Джованни была одарена последним взглядом. Губы Лукреции на миг сложились в презрительную и чуть брезгливую усмешку, и она, держа клочки письма в левой руке, правой опустила крышку ларца. Расспрашивать о том, как ди Пацци сумел устроить ей эту последнюю «встреч у» с монахом ди Барди сочла неуместным. Любопытная, как все дочери Евы, италийка надеялась лишь, что, быть может, однажды, Франческо сам расскажет ей детали этой интриги, но понимала почти наверняка, что этого не будет.
Есть вещи, о которых лучше молчать.

 Отправлено: 12.07.11 16:26. Заголовок: - Помилуйте! Какие ..

- Помилуйте! Какие между нами могут быть счеты, мадонна, - когда ди Пацци врал, то искренне округлял глаза и касался ладонью области сердца, чтобы оно не ровен час, не разорвалось от истовой откровенности - Я был бы последним низким мерзавцем, если бы требовал платы за сущую безделицу, тем более с такой прекрасной и мудрой... более скажу: понятливой женщины. Предадим дело забвению и посмеемся.

Франческо любовно огладил крышку ларца, и, между прочим, проговорил:
- Ну, разве что иногда, дружества и шутки ради, передадите пару сплетен, их ведь немало при ромейском дворе, укажете какого верного и покладистого человечка в канцелярии, походя, подбросите ненужную бумажонку или слепок с ключа, да мало ли, какие мелочи могут быть полезны нам обоим. Мы вместе оказались в одной упряжке на чужбине, отчего бы не облегчить взаимно тягость ярма.
Вожжи нашего возницы-рыбаря слишком длинны, у него ловчее получается ловить человеков, чем следить за нами, бедными рабочими лошадками Cancellaria Apostolica*.
Болтая скользкий вздор, ди Пацци подумал, а не напроситься ли на поцелуй, глядя на Лукрецию куда как нагло, особенно на теплую ложбинку меж грудями, приподнятыми лифом платья-гамурры.
Он отвел глаза, подавил усмешку. Не здесь и не сейчас.
- Дела торопят меня, мадонна, но в любое время дня и ночи я буду рад вашему посланцу или письму в доме Химеры. Мои двери для вас не имеют замка.
И еще, – он помолчал, поймал взгляд Лукреции и удержал, сказал просто:
- В ежемесячном отчете я об обстоятельствах нашего знакомства умолчу. Все что сказано между нами останется sub rosa.*

Франческо забрал ларец, поклонился на пороге и, придерживая меч за рукоять, вышел за дверь, напустил на себя вид придурковатый и мечтательный, даже рот приоткрыл, тяжко дыша, очевидно, в его представлении слова «влюбленный» и греческое «idiotes» звучали равноценно.*
Прислужник возился у парадного ларя, начищал песком медные фигурные накладки.
- Отвергла подарок... Я старался, выбирал, триста пятьдесят чистоганом ювелиру выложил... Без торга. Гранаты она не любит. Афганское серебро не по вкусу... Серьги тяжелы, фероньера не к лицу.. – Франческо обвел потолок мутным взглядом с поволокой, сник, было, но расправил плечи – Но она обещала подумать. Так и сказала: «может быть»! Божественное «может быть»!
Старик шумно засопел, пожал плечами, мол, много тут вас, налетели кавалеры, что мухи на патоку, заварили собачьи свадьбы.
Ди Пацци порылся в кошеле на поясе, наощупь вытащил мелкую монету (серебро как назло просочилось сквозь пальцы) и через плечо швырнул старику:
- Помолись за любовь мою, огарок человека! Я счастлив сегодня!
С ловкостью, возрасту несвойственной, доместик поймал подачку – оп, вот она была и нету, и, моргая, проследил, как гость, прыгая через две ступеньки, спустился с лестницы.
- О, жестокая девица! Нравом львица, телом лань! – эхом прокатился на прощание его голос в каменном дворе.
- Шляются и шляются, виршеплеты, суету делают... Вздумал купчик за нашей красотой ухлестывать. До гроша цену дара запомнил... И не такие хлыщи пыльные нам башмачки целовали. Сплошное беспокойствие... – старик остервенело драил медь, так что завитушки орнамента горели, как новые.

* * *


... Прошел месяц, март катился к концу, как горящее колесо под гору, теплые ветра ударили с моря, оперились ветви деревьев, соленые веселые ливни быстро высекли черепичные крыши и рынки Галаты. Пирамидальные тополя, роняли клейкие почки, и вторили им трепетом вечные черные кипарисы на кладбищах.
Весна спешила, как перед концом. На рынках говорили что в эту пору рождается удивительно много сыновей, крестят и крестят мальчиков.*
В патио дома Химеры расцвел миндаль и гранат, бились алым и розовым на ветру ветви.
Франческо ди Пацци оперся затылком на перила широкого балкона-террасы, свесил вниз волосы. Щурился в небо пусто и светло. Он сидел в одной рубахе, раскинув руки по перилам широко, дышал, улыбался. Правая рука лениво скользнула в ларец с узором Страстей Христовых на столике рядом, до краев полный липких вязких местных лакомств, да так и осталась.
За спиной привычно и глухо звучал вечерний город. Хлопки ставен, говор, деревянные подошвы, копыта, колокол. Ди Пацци крупно вздрогнул, глубоко вдохнул и на мгновение обмяк.
Растрепанная девушка в белой до пят нижней рубахе сердито поднялась с колен, опираясь ладонями о его расставленные бедра.
Вытерла губы. Хрипло попросила вина.
- Там возьми, - Франческо неопределенно махнул рукой в комнату.
Через малое время она вернулась с кружкой на балкон, набросила на плечи верхнее платье, присела на корточки рядом, пила вдумчиво, незаметно прополаскивая зубы.
- Заплети косу. - приказал Ди Пацци, заметно оживившись.
Девушка хмыкнула, но взялась разделять на трое и сплетать темные пряди.
- Встань вон там, обними горшок и склони голову.
- Зачем?
- Я так сказал.

Девица неуклюже облапила объемный полукруглый цветочный горшок с двумя "ушками", один из двух, что украшали перила по краям балкона.
В нем на жирной обильно политой земле уже выбросил первые багрово-зеленые душные побеги базилик. В те поры многие растили свежие приправы у себя дома.
Ди Пацци встал, отираясь рубахой, прошелся, без стыда оглядывая девушку и горшок.
- Можешь сорвать пару, моя козочка. Это освежает.
Девушка, усмехаясь, прихватила молодыми зубами пряную зелень. К нижней губе прилип листок. Она сцепила руки крепче, припала к горшку грудью, как к любовнику.
Теплая кожа, теплая глина, теплая земля в цветочном горшке и холодное медленно тлеющее содержимое, о котором не знал никто. Скоро не будет у головы в цветочном горшке ни глаз, ни губ, ни ушей, ни кожи, останется остов, зубы, да волосы.
- До утра тебя зовут Изабетта. *- сказал ди Пацци, рывком стиснул ее сзади, и засмеялся.


Эпизод завершен

Открыть

sub rosa - cимвол молчания. Cancellaria Apostolica - один из главнейших и древнейших институтов Римской Курии и Святого Престола. Истоки Апостолической Канцелярии Истоки этого самого древнего института Римской Курии восходят к IV веку. idiotes - приблизительно переводится как человек в совершенно закрытом состоянии, без знаний, таким образом (расширяя это первое значение), невежественный человек. рождение многих сыновей - примета близкой войны, известная с давних времен по всей Европе. Салернский базилик - история Изабетты.