Отправлено: 27.03.11 11:28. Заголовок: "Мои печали - корабли, мое терпенье - якоря..." - лето 1459 года, Акчай, провинция Балыкесир

Мои печали - корабли, терпенье - якоря,
И ветер бедствий пробежал по белым парусам.

Как некий благородный муж, что облачен в любовь,
Насильно брошен в глубину я в поученье вам.

Санаи

 Отправлено: 13.04.11 21:36. Заголовок: Замерла и Анна. Прип..

Замерла и Анна. Приподнявшись на локте, гречанка всматривалась в узкий, будто бы взрезанный острой саблей, вход в шатер, силясь разглядеть кавалькаду, о которой возвестили юные зоркие глашатаи. Закатное солнце для нее померкло, и Анна словно воочию вновь увидела безымянного мальчишку, что есть сил бегущего вдоль улицы и во все горло вопящего: «Турки у ворот!»

Рука ее непроизвольно подтянула вверх шелковую шаль, стыдливо прикрывая наготу. Но миг замешательства был недолог. Гибким движением, как воды той реки, с которой сравнивал гречанку Мехмет-паша, Анна выскользнула из объятий мужа.

– Пусть няня уведет Софию с Марией, – промолвила она, не тая тревожных ноток в голосе. Для матери никакие предосторожности не будут чрезмерными, а опасности чересчур преувеличенными. – Они слишком малы, чтобы на них останавливался чужой взгляд.

 Отправлено: 13.04.11 22:56. Заголовок: - Почему ты думаешь,..

- Почему ты думаешь, что их увидит чужой?- мужчина вытянул руку, желая остановить Анну, но стыдливое движение, которым она скрыла от его взора свое тело, заставило и его почувствовать некогда выраженное Адамом: "голос Твой я услышал и убоялся, потому что наг, и скрылся". Призрак эдемского рая отлетел; в затененном шатре на берегу моря остались двое, мужчина и женщина, решившие, что им по силам обмануть время и неусыпные глаза сильных мира сего.

Потянувшись за рубашкой, Мехмет-паша остановился. Сердце в его груди внезапно заухало, забилось тяжелыми дурманящими ударами, грозившими лишить изгнанного с таким трудом, с такими муками обретенного покоя. Надежда, которую он старательно отгонял прочь, как гордая хищная птица, почуявшая, что нерадивый слуга случайно сорвал с нее клобучек, расправила крылья и заклекотала.
Это было неправильно. Это не должно было происходить.

- Наверняка, это табунщики пригнали коней ближе к воде,- произнес он хриплым, надтреснутым голосом слова, которым не верил ни одного мгновения. Из обмелевших, мутных рек, да еще наполовину смешанных с соленой морской водой, никто не рискнет поить табуны, если не собирается загубить чужое или свое добро раньше срока.
Чувствуя, что начинает дрожать, бывший Великий визирь повернулся к жене. Напряженная, словно лань, услышавшая опасность, она более всего походила в этот миг на одну из тех статуй, что находили воины в руинах старинных греческих городов, и которые безжалостно разбивали, желая доказать свое усердие к воле Аллаха.
Барабанная дробь в сердце умолкла. Поднявшись, мужчина обхватил хрупкие плечи жены и прижал ее к себе, целуя гиацинтовые завитки длинных темных волос.
- Не бойся, Анна, не бойся. Если бы это были Его люди, мне бы уже дали знак.

 Отправлено: 14.04.11 21:21. Заголовок: Анна напряглась в ру..

Анна напряглась в руках Мехмет-паши, готовая отпрянуть от прикосновений, но через миг обмякла. Замершее было дыхание неровным вздохом сорвалось с ее уст, и Анна покачала головой, то ли соглашаясь, то ли отвергая истолкование мужа.

Она не могла объяснить, отчего сразу ей стало так тревожно. Наверное, покой и то скромное довольство, окружавшее ее в последние три года в Балыкесире, втайне казались Анне чем-то, что не принадлежит ей по праву; незаконным и греховным. Что счастье ее отпущено взаймы, и сроки возврата этого долга ей неведомы, а потому час расплаты может настать в любой момент.

Оттого-то гречанка не противилась сегодня нескромным ласкам мужа, с детской алчностью упиваясь каждым мгновением, отпущенным ей милостивой судьбой, и в то же время осознавая с тайной горечью, что впрок не насытиться, как не унесешь в зиму солнечный свет лета.

– Я не боюсь… – тихо отозвалась Анна, безвольно подаваясь объятию и поцелуям: все ее мысли сейчас были там, вне стен шатра. – Но все же пусть няня приведет девочек.

 Отправлено: 14.04.11 23:53. Заголовок: За те несколько лет,..

За те несколько лет, что Аллах привел ему делить кров и постель с дочерью покоренного народа, Мехмет-паше дано было познать многие виды ревности - и никогда раньше, ни Халиль-паше, ни новому любимцу, Махмуду, ни бейлерсбекам, ни военачальникам, ни новому аге янычар, которому он передал булаву с такой болью, будто вырвал из своей груди бьющееся сердце, не дано было пробудить в нем таких чувств. То была ревность к мужчинам, яростная и яркая, сиявшая над головой, словно путеводная звезда, и ведшая за собой, вперед, выше и дальше, навстречу новым победам - или в горделивое, холодное одиночество.

Но когда его души касалась крылом мысль... нет, даже не мысль, но тень мысли, что кто-то другой мог обладать этой женщиной, целовать ее уста, приникать к ее коже, входить, как хозяин, во влажную тьму ее бедер - мир вокруг исчезал, словно погруженный в океан черной, ядовитой воды. Предательством из предательств, изменой из измен обжигала его даже возможность, краткий, изнуряющий сон о том, что женщина, выносившая под сердцем двоих его детей и теперь ждущая третьего, могла просто посмотреть на другого. Мимолетный взмах ресниц, легкий румянец, адресованный не ему, казалось, положили бы невидимое пятно на лоб их наследников, болезненной, гнойной язвой изнутри разъедая соединение их сердец, как дурная болезнь разъяла бы единство тел. Измена, даже мгновенная, мимолетная, разрушила бы не его одного, а весь тот мир, который мужчина из собственных страданий и крови выстроил вокруг своей женщины.

Мир, в котором он жил раньше, был иным. Женщины там брались, походя, как товар, как пригоршня специй, чтоб оттенить основное блюдо - власть, безграничную, безжалостную, неукротимую власть мужчин, воинов и правителей. Ни один из них не понял бы, как крепка нить, привязавшая опального визира к его наложнице - и с тайным ужасом Мехмет-паша понимал, что никакие мольбы не помогут, если султану или кому-то из его новых любимцев вздумается прервать ее.
Дерзкий смех задрожал на его устах - вызов жестокой судьбе, шутка которой так напугала Анну - и замер, когда, перекрывая мерный рокот вод, над побережьем прокатился длинный протяжный крик.

 Отправлено: 15.04.11 22:06. Заголовок: Заслышав гортанный к..

Заслышав гортанный крик, пронесшийся пронзительно, как призыв муэдзина, Анна вслед за Мехмет-пашой изменилась в лице. Ее ладонь с силой сжала руку мужа, и Анна с невысказанной мольбой взглянула ему в глаза – однако почти тотчас же потупила взор. Мехмет-паша не нуждался в лишнем напоминании, что он единственная и естественная защита для гречанки и ее дочерей.

На место тревоги пришло спокойствие решимости, напряженное, как тетива лука, готовая пустить стрелу в скорый и смертоносный полет. Анна потянулась к брошенному платью и без дальнейших слов принялась одеваться. Пальцы ее чуть дрожали, выдавая волнение, и под конец безнадежно запутались в длинной змее расшитого пояса. Анна сжала ладони, сминая и комкая струящуюся шелковую ленту.

– Тебе нужно идти, – произнесла она, уже зная ответ и потому не спрашивая, а утверждая. – Так ступай же. Известие, привезенное в такую даль, не может быть совсем дурным.

 Отправлено: 16.04.11 00:52. Заголовок: Мехмет-паша не замет..

Мехмет-паша не заметил взгляда Анны или вернее будет сказать, что он не ответил на него. Не в силах пошевелиться, он неподвижно застывшими глазами, не видя, вглядывался куда-то за черту этого мира - верный знак того, что истинное зрение человека сосредоточено на своей душе. И то, что он видел там, лишь изумляло изгнанника.

Множество раз, воображая себе это мгновение, отвергнутый Великий визирь предвкушал торжество, с каким выйдет к посланцам одумавшегося султана; его сердце заранее смаковало каждое слово, каким будут улещивать его сладкоречивые советники. Даже одеяние свое он продумал до тонкости: в противоречие всем традициям, небрежное и не торжественное, чтоб показать, как невысоко ценится возвращенная милость - разве что Анна, предусмотрительная, как и все женщины, и особенно недоверчивая к высочайшей ласке, остановит его, напомнив, что встречать волю повелителя правоверных требуется во всем блеске и роскоши, доступной правителю удаленного ила. Но теперь... теперь в глубине своего сердца Мехмет-паша не находил ничего, кроме тревоги, и почти женского, замирающего нетерпенья узнать, радость или беду несут ему всадники, прибывшие от повелителя правоверных.
Хотя... кто сказал, что они прибыли от него?

- Я хочу, чтоб ты присутствовала при встрече,- тихо, но без малейшей возможности к возражению проговорил он, сжимая в руке так и не надетую рубашку.- Ты моя жена, и поклялась делить со мной все радости и невзгоды до самого смертного часа. Я прикажу слугам... словом, я так хочу.

Он выпрямился и стремительными шагами направился к выходу из шатра, едва позаботившись прикрыть свои бедра куском ткани. Безжалостные лучи солнца упали на обнаженные плечи мужчины, заставив их тут же покрыться мелким бисером пота; сделав повелительный знак, отвергнутый министр гортанным голосом отдал приказ.
Казалось, некие невидимые тени уже ждали его за пределами шатра, этого рая, ныне укрытого от посторонних глаз не облаками и могуществом Всевышнего Аллаха, а простым куском синей ткани. Тени заметались по песку, хриплые голоса наполнили воздух; словно карканье воронов над полем боя, они, казалось, предвещали скорую и славную добычу для своей матери - смерти.
Единственным, кто в этом внезапно образовавшемся хаосе звуков остался спокойным, был сам Заганос-паша. Заслонившись рукой от палящего солнца, он сделал несколько шагов от шатра, навстречу нетерпеливо спешащей ему навстречу девочке в легком белом платье.
Крик сестры и тревожные знаки часовых не напугали Сафию; неведение, как сказал много позже поэт - великое преимущество детства. Напротив, обогащенная новым знанием, восхищенная шумом и пышностью зрелища, которое пропустили ее родители, она торопилась поделиться с ними восторгом, в этот ужасный миг переполнявшим не ведающую смятений и колебаний душу. Стараясь не забыть слово, произнесенное сестрой, малышка со всех ног припустила навстречу Мехмет-паше, повторяя на разные лады вкусные, сладкие звуки, для него прозвучавшие страшней громовых раскатов.
Но, не добежав до отца нескольких шагов, малютка внезапно запнулась и шлепнулась на живот, на вытянутые ручонки, прямо на обжигающий, белый от зноя песок.

Подхватить ее было делом мгновения: растерявшаяся Филомена, заробевшая подойти к появившемуся в столь непристойном виде турку, и занятая тем, что пыталась заставить Майрам отвернуться и не смотреть на беспутного отца, успела лишь охнуть - а Сафия уже сидела на родительском плече, обхватив руками смуглую шею, и даже не думая зареветь, чем бы непременно занялась в другое время.
-Ласатки, папа!- торжествующим лепетом возвестила она.

Ничуть не смущаясь того, что рубашка заняла место дочери на песке, Мехмет-паша направился обратно в шатер - и на губах его блуждала неуместная и немного насмешливая улыбка.

 Отправлено: 16.04.11 23:48. Заголовок: К возвращению мужа А..

К возвращению мужа Анне удалось справиться с непослушным поясом, и сейчас она сплетала распущенные косы, сильно жалея об отсутствии зеркала. Следовало кликнуть служанку, но та наверняка уже спешит к госпоже, повинуясь всеобщему поднявшемуся переполоху.

Она и не подумала возразить просьбе Мехмет-паши – несмотря на непреклонный тон, для гречанки слова мужа прозвучали именно просьбой, а не приказанием. Быть может, оттого, что меньше всего она желала таиться, умирая от страха неизвестности. Так когда-то маленькая Анна первой распахивала двери в темную комнату, чудовищами из мрака которой пугал ее братец. Так некогда юная ромейка не захотела прятаться от вторгшихся в дом турок, и сама безрассудно предстала перед захватчиками, выбрав неминуемую и ясную опасность вместо томительного ужаса неведомого.
Место жены подле ее супруга… и Анна почитала это не только своим долгом, но и неотъемлемым правом, от которого ни за что не согласилась бы отказаться.

…При виде Софии, доверчиво обнимавшей отцовскую шею, Анна выпустила из рук почти до конца свитую косу, и улыбка, блуждавшая на устах Заганос-паши, будто отразилась и вдвое ярче засияла на губах гречанки. Чтобы ни случилось, эти дары судьбы под силу отнять у нее лишь небесному владыке, не земному.

 Отправлено: 17.04.11 01:14. Заголовок: Эта чистая радость, ..

Эта чистая радость, словно в кривом зеркале, отразилась на лице опального советника - и причиной тому было знание, глубокое знание нрава своего воспитанника и обычаев, царивших при османском дворе. За свою бытность Великим визирем Мехмет-паше пришлось отправить на плаху лишь одного из опальных вельмож - но и эта казнь, убийство некогда великого и могущественного Халиля, надменного, недоступного даже в стенах своего охраняемого янычарами дворца - этой почетной тюрьмы - словно пророчество, навсегда врезалась в исчерченную годами память мужчины. Некогда с торжеством, а теперь с немым ужасом он понимал, как сжимается от одной мысли о будущем сердце того, кто вчера был обласкан султанской милостью, а сегодня, подобно прискучившей наложнице, был отослан прочь, чтоб разрешиться от бремени высочайшего гнева. Он знал, как можно пытать мужа насилием над женой, а отца - рабством детей, и знание это сейчас заставляло его спину, несмотря на палящий зной, покрываться холодным потом. Он видел, каким безжалостным может быть Мехмед, особенно, когда его мучит ревность - к славе ли, к власти другого, или же просто к тому, что не его единственный образ занимает мысли его верноподданных.
Он знал - но это знание сейчас должно было камнем упасть только на одно сердце.

Не выпуская из объятий дочь, он посмотрел на Анну; подобный взгляд некогда заставлял тысячные армии замирать в ожидании каждого слова этого смуглого, с острым и хищным лицом человека, чьей родиной была янычарская палатка, а ложем - брошенный на траву кафтан.
- Я приказал занавесить шатер, так чтобы ты могла присутствовать при моей беседе с послами. Но ты должна обещать мне,- серые, отливавшие сталью глаза Мехмет-паши сузились и побелели,- что, если султан прикажет мне немедля явиться... ты примешь это так, как должна принять жена воина.

 Отправлено: 17.04.11 20:04. Заголовок: Улыбка померкла на г..

Улыбка померкла на губах Анны. Пусть обычаи османского двора были гречанке неведомы и чужды, однако недаром была она рождена на шелковых простынях и в семействе, в чьих жилах текла царская кровь, и поколение за поколением стоявшим подле императорского трона. Нравы двора византийского не уступали в изощренном коварстве и жестокости нравам покорителей и наследников древней Ромеи, и вероломство стало одним из имен греков на чужих берегах.
Да и могло ли быть иначе там, близ подножия верховной власти, где сам воздух, казалось, пропитан запахами ядов, подозрений и смерти, и легче, чем дыхание, слетают с уст слова лжи.

«Когда сядешь вкушать пищу с властелином, то тщательно смотри, что перед тобою…» – предупреждением и остережением рвались с языка гречанки слова соломоновой притчи, однако она знала, что напрямую сейчас призывать Заганос-пашу к осторожности было все равно, что пытаться замкнуть на ключ западный ветер.
Из памяти Анны не изгладилось, с каким отчаянием он встретил свое изгнание и отрешение от должности аги янычар, и теперь он готов был мчаться по зову своего господина, презрев любые возможные опасности, которые бывший Великий визир, пожалуй, различал лучше своей юной супруги. И Анна не могла в том упрекать мужа, ибо полюбила Мехмет-пашу и за эту непреклонную преданность, отнять которую означало располовинить его душу и сердце.
Но… разве ее сердце не разорвется надвое в разлуке, грозящей стать бессрочной?

Потому ответом Мехмет-паше был долгий взгляд зеленых очей, пока через томительно-долгое мгновение Анна не вымолвила, положив ладонь на живот:
– Я обещаю… Обещаю. Но и ты пообещай мне, что не позабудешь о том, что ныне ты не только воин, но и муж и отец.

 Отправлено: 17.04.11 22:37. Заголовок: Взгляд Анны, долгий,..

Взгляд Анны, долгий, как теплая, долгая морская волна, пролился в сердце Мехмет-паши; вздох остановился в его груди, когда в изумрудах женских глаз отразилось все, что терзало его душу, чего так страшился этот безжалостный, неукротимый мужчина. В одном лишь ошиблась ромейка: не с легким сердцем, не как преданный пес на зов, не как отец к ложу любимого сына,- но как раб по приказу царя, невольник в тяжелых оковах должен был теперь устремиться в султанскую столицу. Не любовь влекла его к ногам сына Мурада, но единственно тяжкий долг, рок, повелевающий его собственными руками пожать тот урожай, что лала некогда, словно зерна, заронил в мальчика, доверчиво внимающего каждому его слову. "Время насаждать и время вырывать посаженное", говорит христианская Книга, и урожай этот был горьким для того, кто некогда вкушал хвалы со стен поверженных городов, сдабривая их, словно пряностями, едкой лестью врагов и горькими, скупыми словами друзей.

Только на миг, на один краткий миг эта горечь сковала его - но, словно стряхивая с плеч непосильную ношу, опальный визирь сделал шаг вперед, не выпуская из рук дочери, и другой рукой жадно, до боли обхватив и прижав к себе киру Анну. Его глаза, словно голодные волки, обежали ее встревоженное лицо - и с глухим стоном изгнанник прижался губами к ее губам.
- Я раб султана, но воистину, господин может прожить без своего раба, а раб - без господина. Ты - моя жена перед Аллахом, сердце мое - в тебе, с тобой; и с тобой, а не с господином связан я узами, более высокими, чем самая высокая клятва. Даже когда смерть грозит мусульманам, Коран дозволяет им покинуть своего господина ради того, чтоб защитить семью; моему владыке ничто не грозит, и ничто не удержит меня вдали от твоего ложа так долго, чтобы я не мог принять в свои руки нашего сына. Анна!- на миг оторвавшись, мужчина мечущимися глазами заглянул в очи жены, даже сейчас манившие лаской и негой. Затем взгляд его изменился, и тихим, твердым голосом он сказал:
- Пусть проклянет меня Аллах и обречет на вечные муки душу мою, если соблазнит меня мой господин или его льстецы славой и ласками земными. Пусть не даст мне увидеть моих детей и внуков, пусть не погребут меня и не омоют, как правоверного и пусть вороны растащат кости мои по кустам, а нечистые псы вырвут внутренности из моего тела! Ни приюта ни воскресения не будет мне в Судный, последний день, и да не приблизит меня Творец Вселенной к милости своей, если я покину тебя ради суетной славы.

 Отправлено: 18.04.11 21:24. Заголовок: Клятва, произнесенна..

Клятва, произнесенная глубоким глухим голосом, напомнила Анне с замиранием сердца другую, принесенную ей вторым визирем после первой ночи, когда он как муж пролил кровь ромейки, забрав ее невинность. Обещание, исполнения которого Анне пришлось ждать долгих три года, в продолжение коих во грехе была зачата и рождена ее первая дочь.
Так и теперь чуткий женский слух различил в словах мужчины не только сказанное, но и уловил то, что было сокрыто молчанием.

– Вернешься, чтобы принять в руки сына… – прошептала Анна, чувствуя, как начинают дрожать губы и туманиться слезами взор, будто уже сейчас она глядит вслед растворяющемуся в мареве заката всаднику. – О-о-о… Это означает, что тебя, возможно, не будет полгода? Нет, нет, я не хочу!

Она порывисто приникла к груди мужа – как ни тесно было объятие, Анне казалось, что оно вот-вот разорвется безжалостной волею судьбы. Суеверный страх вновь охватил ее, ибо разве не мог богохульный союз двух вер, враждебных друг другу, навлечь несчастья и воздаяния?

...Меж тем Сафия – или, как на греческий лад звала ее мать, София – уязвленная отсутствием должного внимания к собственной персоне и к потрясающей вести, что она принесла, надула губки и заерзала на отцовском плече. Смутным инстинктом, заменяющим пока ей чувство, осененное разумом и рассудком, и оттого бывшим вдвое острей, малышка ощутила горе матери – несомненно, из-за того, что та не смогла полюбоваться великолепным зрелищем! – и, желая утешить, потянулась к ней. Одной ручонкой продолжая крепко держаться за Мехмет-пашу, другой она обвила шею Анны, соединяя родителей не только невидимыми, но и зримыми и довольно тяжелыми узами – дитя, что было зачато в их последнюю ночь в Эдирне.

 Отправлено: 19.04.11 00:58. Заголовок: Как ни мала была тяж..

Как ни мала была тяжесть ребенка, но в этот миг она легла на плечи мужчины свинцовой тяжестью, и причиной тому было сознание того, что скоро, может быть еще до заката, ему придется оторвать от груди и своих дочерей, и женщину, что взирала на него с требовательностью, благословленной самим Аллахом перед лицом всех народов.
Но слова Анны заставили его губы дрогнуть в улыбке: дитя, не успевшее пригубить чашу ядовитого питья из рук сильных мира, она видела наивысшее зло в сроке разлуки, не подозревая о том, что та может стать вечной. Что ж, пусть лучше ее сердце живет сладкой отравой надежды, чем изнывает от страха и отчаяния.

Сильная, твердая ладонь - ладонь человека, куда больше привычного ласкать и нежить рукоять сабли, чем перси прекраснейшей из женщин мира - словно цветок, приподняла склоненную голову женщины. Не целуя, словно и впрямь османы были потомками тевкров*, он с этой же мягкой улыбкой смотрел в ее подернутые влагой глаза.
- Все мы в руке Божьей и Творец направляет нас на неведомые пути,- произнес он мягко, словно напоминая давнее, полное горечью признанье о том, что гордая дочь ромеев возносит молитвы за покорителя своего народа, как если бы он был его спасением и величайшей надеждой.- Помни лишь, что каждый шаг мой от порога лишь приближает миг нашей встречи...
"... в этом мире или в ином".

Он не сказал этого, но, словно в подтверждение слов, слетевших с языка, сделал движенье назад; рука, держащая дочь, дрогнула - в следующий же миг отец наклонился, усаживая малютку на пестрый ковер.
- Посмотри, твоя мама плачет,- произнес Мехмет-паша, обращаясь к дочери с той серьезностью, что подкупает сердца детей и заставляет их со странным, почти волшебным вниманием вслушиваться в малопонятные звуки.- Чем ты огорчила ее? Ступай немедленно разузнай.
Послушная мягкому приказу, Сафия тут же поднялась и нетвердой походкой двинулась к Анне, оставляя отца погруженным в мысли, уже далекие от этого трогательного момента.
Он хлопнул в ладоши, и раб, видимо, ожидавший знака у входа в шатер, тут же просунул покрытую чалмой голову, не поднимая однако взора на господина и его супругу.
- Одежду,- бросил ему Заганос-паша, тем самым подчеркивая, что время для легкого, едва прикрывающего наготу домашнего платья - покрова неги и воли - безнадежно прошло. Раб коротко поклонился и исчез; сам же изгнанник сделал несколько шагов внутрь своего временного пристанища, ища скинутые шаровары и головной убор.


* в "Илиаде" Гектор при прощании с Андромахой не целует ее, а "только ласкает рукой", по выражению одного исследователя.

 Отправлено: 19.04.11 21:40. Заголовок: Анна поспешно опусти..

Анна поспешно опустилась на колени, чтобы поймать в раскинутые руки торопливо перебиравшую ножками дочурку. Прижав Софию к сердцу, Анна склонилась над ней, осыпая поцелуями темноволосую головку.
– Ничем, ничем ты меня не огорчила, родная, – задыхаясь от душившего ее волнения, проговорила гречанка. – Видишь, я уже не плачу…

София, не до конца понимая смысла слов, что шептала мать, но чувствуя, что та и впрямь на нее не сердится, доверчиво прижалась к Анне, тихо сопя ей в мягкую ямку над ключицей. Неприбранные косы Анны распустились, укрывая шелковой волной объятия матери и дочери.
Заганос-паша был не совсем прав, думая, что Анну не мучит страх вовсе никогда не увидеть его вновь, однако твердость тона и уверенность, с какой тот держался, вселили в гречанку толику надежды. Разве он не возвращался к ней из всех походов, живой и невредимый, благодаря своим ли, ее ли молитвам?

… Вслед за рабом в шатер протиснулась Филомена, держа в левой руке ладошку Марии, а в правой покрывало и чулки Анны; материнские башмачки, явно гордясь отведенной ей ролью, несла Майрам.

 Отправлено: 20.04.11 00:56. Заголовок: Мехмет-паша едва усп..

Мехмет-паша едва успел подхватить чакширы широким, вышитым руками жены поясом, когда в шатер со свойственной ей уверенностью, что в его доме, в доме ее госпожи, она имеет право на все, подобная туче в своих обширных одеяниях проникла старая рабыня. Хотя, как сказал бы старенький лекарь из Шираза - что нового ромейке довелось бы увидеть в фигуре обнаженного мужчины, а уж тем более того, чьи раны ей случалось обихаживать по возвращении из походов? И все же от суровой отповеди бесстыдницу спасло лишь полное торжественности появленье Майрам, выступавшей с такой важностью, будто ей доверили нести не маленькие, украшенные золотом башмачки Анны, а, как минимум, священную христианскую книгу, которую на женской половине читали по большим праздникам. На лице девочки, разрумянившемся после игр на берегу моря, и щедро обласканном южным солнцем (пожалуй, даже слишком щедро, но не сама ли Анна всегда говорила, что старшая дочь унаследовала черты своего отца?) застыло такое возвышенное выражение, что Мехмет-паша рассмеялся, позабыв про свои невеселые думы.

Величавой поступью приблизившись к матери, Майрам бережно опустила ее обувь на ковер, и отступила на шаг, блестящими глазками глядя то на отца, то на мать, явно ожидая от них похвалы и даже высунув кончик языка от полного усердия. Сафия, привлеченная столь необычным поведеньем сестры, и шестым чувством почуяв, что дело может кончиться каким-нибудь угощением, в долю секунды позабыла едва внятное ей горе и потянулась к Майрам, весело смеясь и норовя вырваться из рук родительницы.
От этого, да еще от присутствия Филомены, занимавшей собой довольно значительное место в шатре, предназначенном для спасенья от солнца, но никак не для проживания и развлечения пятерых человек, Мехмет-паша вдруг почувствовал себя неуютно; глухая тоска, охватившая его при мысли о скорой разлуке, сменилась холодноватым чувством, что он здесь уже лишний. Изгнанник отыскал, наконец, свой аракчин* и, бросив короткий взгляд на жену, стремительно вышел вон.

Солнечный свет ударил его по глазам, вынуждая зажмуриться; на плечах и груди тут же заблестела бисерная влага. Заслонив лицо ладонью, мужчина повернулся к спешащему рабу, в руках которого, аккуратно свернутые, лежали шитые золотом по темно-бордовой парче кафтан и фарадж**.
Заганос-паша вновь оказался перед трудным выбором, понять который могла или женщина, готовящаяся к свиданию с милым, или человек, искушенный в тонкостях османской политики: торжественный вид более соответствовал бы моменту и служил бы знаком верноподданнейшего уважения к султанской воле - но одеяние более простое скорее бы дало понять посланным, сколь мало значит для отверженного милость султана, его собственными руками возведенного на трон и поведшего себя, как неблагодарный мальчишка.
В первом случае следовало отложить прием послов до возвращения в Балыкесир; такие задержки были в духе того времени, и некоторые посольства по половине луны томились в ожидании, пока им распахнутся высокие двери вельможи. Но Заганос-паша рассудил, что, если бы дело не было срочным и спешным, его управляющий вряд ли бы пошел на вопиющее нарушение этикета, позволив посланцам прервать отдых своего господина. А раз так, ни повода, ни времени отдавать предпочтение золоту и парче не было.

- Нет,- темные волосы мягко взметнулись под ветерком, когда он кивнул, столь непривычным для европейцев жестов выражая свое несогласие.- Мой старый синий кафтан. Янычарский кафтан,- со странной усмешкой повторил он, невидящими глазами глядя мимо раба, куда-то в сторону горизонта.

Открыть

* головной убор, разновидность шапочки, на которую наматывается тюрбан; может носиться сам по себе. Как уже говорилось, считается сильным оберегом и потому часто шьется из кусков ткани, служившей украшением в мечетях, или, у особо знатных и богатых людей - в самой Каабе. ** фарадж, он же ферязь - разновидность верхнего распашного кафтана; в отличие от собственно кафтана, не застегивался, а только подпоясывался в особых случаях. Еще одним признаком служили большие ложные рукава с прорезями, свисавшие до земли или затыкавшиеся за пояс.

 Отправлено: 20.04.11 22:46. Заголовок: Распрямившись подобн..

Распрямившись подобно гибкой лозе, Анна выпустила из рук возбужденную дочь. Слишком много событий проносилось перед восхищенным взором Сафии, чтобы девочка мирно нежилась в материнских объятиях. Лишь совсем выбившись из сил, взахлеб, как вкуснейшей родниковой водой, напившись впечатлениями дня, она уснет на руках у нянюшки, даже не добравшись до колыбельки.
Подбежав к Майрам, малютка схватила один башмачок Анны и жадно прижала его груди, неуклюже водя пальчиком по выпуклому узору. Майрам, видя такую глупость несмышленого младенца, всплеснула ладошками, подражая излюбленному жесту своей няньки, и попыталась отобрать туфельку, на что получила решительный отпор Сафии. С сестрицы довольно и одной игрушки – вторая ей!

Тем временем Филомена по знаку Анны помогла ей вновь уложить косы, заодно ловко исправив огрехи, что допустила госпожа, одеваясь сама, и облачила ножки Анны в чулки. Но с башмачками вышла заминка – над ними разворачивалась настоящая битва, как за пресловутое яблоко Париса. Правда, ни одна из прекрасных богинь не использовала запрещенное оружие в виде безутешного рева, довольствуясь лестью и подкупом.
– Как же вам не стыдно! – укоризненно заметила служанка. – Вы хотите выставить вашу матушку босой перед чужими мужчинами? Может, вы еще и покрывало с нее снимете?
– София еще глупая, она не понимает, – заступилась за сестру Мария. Воспользовавшись тем, что та озадаченно уставилась на нянюшку, девочка выдернула башмачок из крепко сжатых пухлых пальчиков. Круглое личико Сафии сморщилось, готовясь к возмущенному воплю, но Мария, быстро положив обувь перед Анной, царственно вымолвила:
– Вот видишь, это не твое и не мое!

Как ни печальна была Анна, она не могла не рассмеяться той важности, с какой Майрам урезонивала младшую ее дочь. Так, с глазами, на которых уже высохли слезы, и со спокойным лицом, если не душою, вышла она из шатра вслед за мужем. Голову и нижнюю часть лица гречанки теперь закрывала накидка легчайшего шелка, дабы в суматохе не подвергнуть опасности честь свою и супруга, которые должно блюсти правоверной супруге. Воистину, нет греха в том, чтобы следовать чужим обычаям, если они не оскорбляют твою веру и ей не противны.
Анна вышла как раз вовремя, чтобы услышать последнее приказание Мехмет-паши. Против воли она улыбнулась и покачала головой, будто не он был вдвое старше, а она сама снисходительно взирала на него с высоты прожитых ею лет.

– Все еще думаешь, что он пожалел о поспешном своем решении? Или жалеешь ты? – спросила Анна, неслышно ступая по мягкому песку.

 Отправлено: 23.04.11 00:51. Заголовок: Несмотря на зной, по..

Несмотря на зной, по плечам мужчины пробежала холодная дрожь. Быстрым, птичьим движением повернув лицо, Мехмет-паша с изумлением устремил широко раскрывшиеся глаза на жену. Ее слова, что он приказал подать себе старое платье как символ надежды или сожаления, удивили мужчину. Слишком уж хорошо знал он того, кому помог поставить ногу на престол славных предков, кого сам научил не выказывать сожаления о содеянном, даже если оно заставляло все внутри сжиматься от боли и пылать от стыда, словно после порки бичом.
Сам, собственными руками он перелил свое железное сердце, выковав для ученика панцирь, который не могли теперь пробить ни взгляд женщины, ни крик ребенка, ни молчаливый упрек отверженного.

- Ты думаешь... я жалок?- кривя губы, спросил он, с удивлением понимая, что слова Анны и мысли о том, как на лицах придворных появляются сочувственные, медленные усмешки, не ранят более его душу.- Тебе кажется, я пытаюсь напомнить ему и себе о днях былого могущества, о том времени, когда османы шли от победе к победе, напомнить о том, чем и скольким он обязан тому, кто теперь строит себе гробницу в горах западной Анатолии? Ты прожила со мной столько лет - и так плохо знаешь меня?

Мужчина помедлил, колеблясь, стоит ли продолжать этот разговор, бывший не к месту и не ко времени. Погребенная боль, которая до этого дня казалась занесенной песками и скрытой развалинами заброшенных греческих городов - боль разлук, боль ревности, боль вечного, от костров, с диких стойбищ идущего желания мужчин идти дальше, и женщин - удержать их для себя - только уснула, и теперь снова подняла голову, раненой хищной птицей озираясь в поисках пищи.

- Я хочу, чтоб ты вспомнила, кем я был некогда, каким я был,- устремляя взгляд к морю, с шумом набегавшему на прибрежные камни, и ворошащее их, как память - осколки прошлого, проговорил изгнанник.- Я хочу, чтоб ты помнила, что этот сытый правитель ила, стоящий теперь перед тобой - не просто тень человека, бывшего первым воином Али. И я сам хочу это помнить,- закрывая глаза, как если бы не мог выдержать испепеляющий свет клонившегося к закату солнца, договорил он хриплым голосом.

 Отправлено: 23.04.11 21:30. Заголовок: Анна вздрогнула от с..

Анна вздрогнула от слов мужа, отчетливо осознав, что Заганос-паша был прав в одном: она забыла и забыла с превеликой охотою, кем он был; о том, что это его волей и его янычарами был обрушен Константинов град. Забыла, потому что тогда не нужно было мучительно делить себя меж прошлым и настоящим, определяясь, кто она: ромейская ли девица из византийского рода Варда или жена покорителя и ниспровергателя Византии, приведшего ее род к скудости и безвестности.

Рука гречанки, поднявшись, опала, так и не дотронувшись до плеча мужа.
Порыв ветра взметнул край покрывала, удерживая Анну на месте, но она не послушалась немого советчика. Рассердившись на себя за миг слабости, она шагнула вслед за Мехмет-пашой, прильнув к его напряженно застывшей спине.

– В церковной клятве говорится: «делить радости и горести», – вымолвила Анна, прижавшись горячей щекой к плечу Заганос-паши, отделенная лишь тонким шелком накидки, – и вижу я нынче, сколько заключено в них мудрости. Воистину благо и счастье, коли для супругов радость или горе в одном и том же. Мне не нужно пробуждать мою память, чтобы видеть тебя, кем ты был и кто ты есть, поскольку для глаз моих и сердца изменилось очень мало.

 Отправлено: 28.04.11 21:09. Заголовок: Прикосновение прохла..

Прикосновение прохладных, словно из воздуха и тумана сотканных женских рук заставило Мехмет-пашу слегка вздрогнуть - но причиной тому на этот раз была не тревога. Мусульманке, жене мусульманина не подобает столь откровенное проявление чувств, самое большое, на что она могла рассчитывать, даже если ее избранник уже седлал коня, приторачивая к луке пику или мешки с провиантом - стоять в стороне, дожидаясь, что может быть он подарит ее кратким взглядом или сквозь сжатые губы брошенным словом. Она же, казалось, намеренно преступала эту суровую грань, словно стремясь подчеркнуть свою принадлежность к иному миру - тому, который для воина ислама и мужа казался ненужным соблазном и пагубой. Где было видано, чтобы тот, кто вчера желал лишь мчаться наперегонки с ветром, и видеть солнце отраженным в лесах обнаженных клинков, сегодня стреножил коня и повесил саблю на стену, забыв о вечной славе ради обманчивого блеска зеленых глаз пленной ромейки? Разве подобало тому, кто первым ставил ногу на грудь поверженного исполина, был ли то вражеский полководец или целый город, мечтать лишь о том, чтобы склониться на шелковые подушки широкой постели? Разве правильным было втайне желать, чтобы твои дети никогда не познали упоения быть первыми в битве, и сладости царской ласки - а провели и закончили свои дни в стенах родного дома; не погибельно ли было просить смерти в четырех стенах и себе самому? Что такого сделала с ним Анна Варда, какой отравой опоила, какими чарами завлекла, что меч ислама, ага янычар перестал по ночам вздрагивать от малейшего шороха и почти совсем позабыл, как замирает сердце от звука тяжелой поступи войск и разрывающих слух воинственных кличей?

Спиной, затылком, всей кожей изгнанный визирь чувствовал на себе взгляды тех сотен и тысяч воинов, что смотрели на него из подземных убежищ, не понимая, что заставило его уступить подобной слабости. Озноб холодной волной пробежал по телу мужчины, как если бы эти несуществующие взоры были не только видимы но и осязаемы; казалось, что он слышит недоуменные мысли, словно капли пара, собирающиеся в облака: "Неужели мы для того бились и умирали, чтобы теперь ты, наш ага, наш отец, предал и забыл все, что нам любимо и ведомо".
Мужчина не мог пошевелиться, не мог издать ни звука, чтоб остеречь жену, напомнить ей, что не время и не место сейчас для подобных бесед и признаний. Но неподвижность, камнем оковавшая тело, на сей раз оказалась спасительной: он имея возможности осечь Анну, он просто стоял, тяжело дыша, изнемогая под тысячами невидимых глаз, словно на суде своей совести.

И вдруг мысль, одна мысль, словно громом поразила его. Не осуждение, не вопрос было в душах всех собравшихся перед его памятью сейчас в орты людей - сожаление и зависть, тоска по загубленной без радости, во свете весны жизни одолевала тех, кто шел под его водительством на смерть без колебаний и смуты. Они завидовали ему - но одновременно молили, заклинали прожить, получить за них сполна всех драгоценных сокровищ мира: солнечного света, детского смеха, жаркого дыхания и нежного взора женщины.

Каменная оболочка упала с его плеч; повернувшись, Мехмет-паша ладонью захватил голову Анны, против воли заставляя наклониться к себе - а затем жадно, словно к драгоценному кубку с вином, приложился к ее губам. Но поцелуй, сладкий и неторопливый, был короток: оторвавшись от жены так, как иной, насытившись, отрывается от дурманящего напитка, чтоб тут же упасть в объятия сна, с разрумянившимися щеками и нестерпимым сияньем в глазах, визирь хрипло произнес:
- Ты разделишь со мной мою жизнь до последнего вздоха, Анна Варда. Клянусь Аллахом, до капли, до самой последней капли, ты изопьешь с моих губ чашу позора и славы. Я хочу видеть их... я хочу видеть слуг моего воспитанника, чтоб разделить ее с тобой - до последнего глотка.

 Отправлено: 30.04.11 14:53. Заголовок: Смелость Анны, так п..

Смелость Анны, так поразившая Мехмет-пашу, проистекала от бесстыдства неведения. Никому из проводников в ее новую жизнь – ни самому Мехмет-паше, ни старому лекарю, ни тем паче слугам – не хватило храбрости или жестокости уязвить гречанку нарушением приличий. Но даже знай Анна об этом, поведение ее не изменилось бы ни на йоту. Приучиться скрывать лицо, повинуясь чужому обычаю, было несложно, однако со стыдом таить движения души и сердца, будто в них было что-то недостойное или преступное, показалось бы Анне оскорбительным в большей мере, нежели приказ прятать от чужих глаз свою красоту.

– Да, – просто ответила она, не отводя взора от пронзительных серых глаз. Их взгляд был так остер, что казалось, впивался в ее кожу тысячью пылающих осколков, и на мгновение душу Анны кольнула тревога за дочерей и за еще одного, не рожденного, носимого под сердцем. Но отвечать следовало именно так и без мига промедления. Дети первыми проклянут недостойную мать, если она предаст своего мужа и их отца.

– Да, я буду рядом и выслушаю все, что они скажут, наравне с тобой встречу то, что несет нам грядущий день.