Отправлено: 25.11.10 14:24. Заголовок: "Не расстоянием меряется близость" - осень 1456 года, Эдирне

 Отправлено: 14.12.10 22:36. Заголовок: Отставленный визирь ..

Отставленный визирь выпрямился, как будто слова, что говорила ему женщина, прозвучали громом, раздавшимся среди безоблачных небес. Впервые за время, что ромейка делила со своим господином не только ложе, но и его честолюбивые мечтанья, голос ее поднялся против воли мужа, как будто обещанное им величие было для нее не наградой, а тяжким крестом, грозившим переломить под корень хрупкий цветок, умертвить дитя, что лежало теперь в колыбели, не ведая о бурях, проносящихся над его головой.
Как покрывало, сорванное им в злосчастный - или счастливый - день с головы юной ромейки, обнажило ее красоту, так и это признание впервые открыло изумленному осману подлинные чувства Анны, тот страх, что, казалось, испытывала она перед венцом царя царей, то отвращение, что питала она к власти завоевателей своей собственной крови. Три года прошло, и, казалось, дитя должно было соединить их - но вместо этого лишь усилило пропасть, что пролегала между неукротимым воителем и той, что взошла на его ложе в день покорения города.

Не отзвучи немногим ранее под пологом нежные и страстные клятвы, не принеси Анна Варда томящую душу клятву стать его женой - тут бы и окончился ее земной путь, прерванный рукой мужчины, обнаружившего, что и его сан, и его чаянья чужды, а то и враждебны ее сокровенному желанию. Но теперь, когда глаза его могли различить знаки, начертанные не на летучем воздухе языком, а в самом сердце - ее желанием, мужчина мог лишь в изумлении смотреть на ту, что так неожиданно осмелилась перечить своей и его судьбе.
- Участь стать супругой султана кажется тебе недостойной нашей дочери? Но что тогда ты предпочла бы для нее - темную клетку в монастыре в Мистре? Невольничий рынок в венецианской колонии? Зачем тогда ты осталась подле того, кто так близок к всему, что тебе ненавистно? Что еще мог желать Великий визир для своей дочери?!

 Отправлено: 14.12.10 23:15. Заголовок: В молчании Анна смот..

В молчании Анна смотрела на Мехмет-пашу и впервые увидела за его устремлениями что-то иное, нежели честолюбивые желания возвысить и укрепить свой род. Действительно, в чем еще мог видеть Великий визир счастье своей дочери, как не в величии и возвышении, к чему всегда стремился сам?

– Нет, – тихо произнесла ромейка, – напротив, я боюсь, что этот венец слишком велик и тяжел для Марии. Тебе ли не знать, что на султанском ложе более шипов, чем розовых лепестков, и ты не должен осуждать меня за то, что мое сердце предвидит прежде всего опасности, а не почести и славу.

Неторопливо сойдя на пушистый ковер, Анна подошла к колыбели и примиряюще возложила ладонь на резное изголовье. Прямо и открыто посмотрев на османа, она прошептала, краснея, но не отводя взора, будто с данным ей словом ромейка отбросила смиренность невольницы, как в купальне отстраняла от себя одежды:
– Мои желания не уходят выше того, чтобы она когда-нибудь полюбила своего мужа так, как ее мать любит отца.

 Отправлено: 16.12.10 15:14. Заголовок: Не единожды и не два..

Не единожды и не дважды, дерзкими речами и откровенными ласками, по своей воле и чужому наущрению пытались юные девы занять место, принадлежащее ромейкой пленнице - если не в душе Великого визиря, то хотя бы на его ложе. Если от дружеских глаз нельзя скрыть смех и любовь, то от глаз зависти невозможно спрятать даже поседевшего волоска. Когда стан Анны утратил гибкость, а затем и округлился в ожидании будущих родов, честолюбивые родичи и предприимчивые владельцы наперебой пытались соблазнить султанского советника прелестью отроковиц, по возрасту иногда годившихся ему во внучки. Но каждая такая попытка, казалось, лишь увеличивала желание, светившееся в глазах мужчины при взгляде на ту, что он взял без благословения матери, и которая должна была бы молить своего бога лишь об одном: чтоб из ее чрева вышел неутомимый мститель. Не дитя ласк, запрещенных для христианки, должна была выносить дочь повергнутого народа, а того, кто поверг и опрокинул бы своего отца, продлив таким образом порочный круг убийства и насилия.
Но природа мудрей человека - и дочь, столь желанная мужчиной, и еще до рождения обреченная им в кабалу, разрушила замыслы и насмешницы-судьбы, и своего одержимого родителя; а теперь еще и слова самой Анны, удивительные и странные, поколебали твердыню его воли. Травинкой, пробившейся между дорожных камней, между гранитными плитами зданий, побегом, что расцветает над рухнувшими дворцами цезарей, цветком, что над могилой раскрывает осыпанные росой лепестки - так теперь звучало для него нежелание женщины прикасаться к венцу, что обрек смерти ее родину; золото его рассыплется в прах, драгоценные самоцветы потухнут, и лишь потомки этой травы и этих цветов будут помнить, как некогда возвышался над миром грозный владыка, и как сотрясала землю поступь его непобедимого войска.
Так много раз, отвергая то нежные взгляды, то страстные прикосновения, ага янычар спрашивал себя, что мешает ему насладиться столь щедро обещаемой лаской, и почему только одно тело заставляет его снова и снова пылать от желания. Ни в полной опасностей юности, ни во время походов, ни подчиняя силой, ни снисходительно принимая чужую страсть - никогда не был он так же одержим жаждой наслаждения и жаждой продления жизни. Но теперь тайна эта, казалось, открылась для его взора - и ответ на вопрос оказался так сложен и прост, как улыбка младенца, спящего сейчас в колыбели.

Сердце мужчины забилось быстрее от слов Анны, тех, что он так долго понуждал ее сказать, но так и не услышал. Теперь же они сами, казалось, спорхнули с ее сладостных розовых уст, чтобы дать отверженному понять разницу между взятым силой и отданным добровольно.

Руки его обвились вокруг стана гречанки, лаская его и уже предчувствуя, желая увидеть в нем скорое зарождение новой жизни; задохнувшись, опьяненный своими видениями, Мехмет-паша произнес:
- Клянусь Аллахом, чтоб исполнились эти слова, мы должны торопиться, чтоб зачать для нее брата, родного по крови; ибо ни один человек, не в прошлом, ни в будущем, не испепелен был любовью, как ее отец - к ее матери. Мое царство - в твоем изголовье, моя нива - твои бедра, и пурпур одежд не одевает так плечи царей, как я одет волосами твоими. Прими меня, как мужа, но не завтра, а сейчас, Анна Варда - и пусть наши боги простят тебя и меня, а до людского суда ни мне, ни тебе нет больше дела.

 Отправлено: 16.12.10 22:14. Заголовок: Если Мехмет-паша доб..

Если Мехмет-паша добивался от своей наложницы признаний – не тех, что обычно она молчаливо или с невнятным шепотом дарила ему ласками и нежной покорностью, но облеченных эфемерной и манящей плотью слов – то и Анна втайне ожидала от него того же. Минуту назад, затаив дыхание, она ждала вспышки гнева за свою строптивость и непокорство, а теперь упивалась неосторожными и страстными речами, как иная самозабвенно украшает себя жемчугами и рубинами.

Но все же узкая рука взлетела вверх, касаясь горячих губ мужчины, словно пытаясь уловить в ладонь сокровенные слова, как будто те и вправду были драгоценными каменьями.

– Тише, – прошептала гречанка, бросив быстрый взгляд на колыбель. Однако не только волнение о спокойном сне малышки, который не желала тревожить мать, руководило ею. Суеверный страх, что смелой похвальбой осман может навлечь на них беду, овладел душой Анны. Они все еще Эдирне, слишком близко от власти султана, и слишком недавней была опала, настигшая вчерашнего великого визира… И слишком хрупким гречанке казалось ее счастье, только-только получившее право заявить о себе.

– Тише, – повторила она, смягчая свои слова улыбкой, и чуть высвободилась из тесного кольца объятий, отступая, зовя и маня. На дне зеленых глаз вспыхивали золотистые дразнящие искры, когда гречанка заботливо спросила, искушая или испытывая мужчину плотским удовольствием, какое иные из них предпочитают лобзаниям самой нежной гурии. – Ты не устал с дороги, не желаешь вкусить ужин, что так старательно готовили для тебя в этом доме?

 Отправлено: 17.12.10 00:06. Заголовок: Если бы от Кале-мегд..

Если бы от Кале-мегдан* до Эдирне пришлось пройти втрое больше, и если бы не трех, а десять коней заморил изгнанник на этой дороге позора - ибо нет ноши тяжелей, чем сокрушенное сердце, и нет шпор острее, чем слова чужого сочувствия - то и тогда бы боль свою и свои сомнения оставил Мехмет-паша сейчас у подножья широкой постели. С любой высоты может упасть мужчина, любой сан и любое богатство могут быть отобраны у него коварной судьбой - но раз за разом он будет подниматься с земли, разгибать усталые колени, чтобы пойти на тихий голос женской любви. Потому что не вставший с земли все равно что мертвый, но тот, кто не откликнулся на зов своей женщины, просит ли она о помощи или призывает на общее ложе - хуже мертвого, пятно на пурпуре царского плаща и ненужное бремя земле.
Юность Анны была худшей пыткой для седины его висков, а атлас ее кожи - укором рубцам и шрамам. Но как курильщик, что вновь и вновь приникает к трубке с опием, полагая свои видения лучшей заменой миру, так и отвергнутый визирь готов был предпочесть запретный хмель ее уст всем соблазнам земли.
Снова, снова и снова.
- Да, я голоден и устал - но мой голод знает лишь одно насыщение, а моя усталость жаждет лишь одного отдыха,- пытаясь догнать гречанку дыханьем полуоткрытых губ, проговорил он.

Открыть

* Белградская крепость

 Отправлено: 17.12.10 22:30. Заголовок: Удерживаемая кольцом..

Удерживаемая кольцом сплетенных рук, Анна не могла уйти далеко, да и не стремилась прервать сладостный плен, сковывавший ее не тяжелой цепью, а легчайшей шелковой сетью соблазна. Но не пальцам ли вышивальщицы знать, насколько крепки эти невесомые и тонкие на первый взгляд нити.

Обхватив ладонями смуглое лицо, Анна подняла свое навстречу ищущим устам, глядя на Мехмет-пашу блестящими глазами, словно зеркальная гладь воды в лунном свете, отмечая и не замечая изменений в его облике за долгое – а теперь, казалось, мгновенно пробежавшее – время разлуки.

– Ты приехал ко мне, – выдохнула она, улыбаясь, уже не пугаясь силы мужского желания, как бывало с ней поначалу, хотя робость и стыдливое смущение не совсем оставили ромейку. Расцветшая в тиши византийского гинекея под строгим и неусыпным оком православных икон, Анна не обрела нескромной непринужденности гаремных красавиц, и Заганос-паша не требовал от нее того, быть может, в выборе своем послушав не заглушенный, не вытравленный до основания голос греческой крови. – И я не боюсь больше.

 Отправлено: 22.12.10 00:15. Заголовок: ... Когда сорокалетн..

... Когда сорокалетний Мурад, заключивший перемирие с хунграми, внезапно удалился от дел ради ласк своей юной возлюбленной, полками янычар овладело брожение. Лишенные семей и самой возможности проводить время в обществе женщин, воспитанные в презрении к роскоши и сладострастию, львы ислама не нуждались в подстрекательствах,- а сила, какую они уже обрели в Османской империи, лишала их страха перед гневом властителя. Язвительная же улыбка, блуждавшая по губам не достигшего еще и тридцати лет ага янычар, служила им ручательством в полной безнаказанности - и напоминанием, что от их рыка порою шатались подножия тронов.
Именно этой улыбки султан не простил ему после своего возвращения на трон; не решившись сместить боготворимого солдатами командира, он унизил советника, сместив его с должности второго визиря и отдав его место и его доходы Махмуду Ангелу,- и оне же появилась вновь на лице Заганос-паши, когда его ученик, юный султан, опустил саблю, с которой бежала и падала на землю красным дождем кровь прекрасной юной женщины.

Но сейчас, задыхаясь, не чувствуя ничего, кроме напора крови, бьющейся в жилах, семени, сжигающего его бедра, сорокалетний мужчина, изгнанный визирь, отлученный военачальник, поверженный покоритель Византии понял, что может и готов захлопнуть дверь своего дома, чтобы не впускать туда больше призраки земных искушений. Только одна мысль осталась в его гаснущем разуме: сегодня, сейчас познать эту женщину, насладиться ей на своем ложе,- чтобы зачатое нынче дитя стало ему подтверждением и обещаньем, что он - не бесполезное бремя на этой земле.
- Анна!- простонал он, всем телом подаваясь навстречу призывным объятиям, оплетенный сетями темных кудрей и опьяневший от запаха женского лона. Да, то была правда: как муж и владыка вступил, познал исламский воин покорившуюся Византию - но правда была и в том, что, соединенный с ней, он перестал быть неукротимым варваром, юношей, в сердце которого бурлят, не ведая выхода, алчность к чужому и собственная растущая сила.

... Не прерывая бесчисленных поцелуев, Мехмет-паша уложил свою невесту на постель, и наклонился, вглядываясь в ее лицо, словно пытаясь понять, чем эта хрупкая красота так поразила его сердце. Он смотрел на нее - а тело жило, казалось, собственной жизнью; короткий стон вырвался с губ когда-то безжалостного насмешника, когда произошло то, чего он так долго желал.
- Анна,- дрожа от желания и стремясь одновременно продлить наслаждение, мужчина замер, словно натянутый лук, чью тетиву нерадивый стрелок слишком туго приладил между изогнутыми плечами.
Пальцы, на одном из которых по-прежнему сверкал перстень с изумрудом, переплелись с волосами гречанки.
- Я пришел к тебе,- проговорил он, без поцелуя касаясь губами алых, сладких, словно созревшая вишни, губ.- Потому что соединенное богом человеку не дано разлучить.

 Отправлено: 23.12.10 21:57. Заголовок: Ответом ему стал взд..

Ответом ему стал вздох, слетевший с влажных уст, и затуманенный взор прикрытых в истоме глаз. Лаская, ладонь Анны скользнула по затылку мужчины, не желая отпускать; под его взыскующим взглядом ромейка словно расцветала подобно бутону под живительными лучами утреннего солнца.

«Я больше не боюсь», – сказала она, и действительно не страшилась и не стыдилась она более той власти, что забрал над нею и ее желаниями Заганос-паша, того, что бывали минуты, когда в нем она видела средоточие всего мира. Будто бы осман, как и пообещал в первую ночь, взял себе ее грех, не весь, но половину, как когда-то разделил на двоих хлеб с медом. И теперь она точно пила с его губ ту былую сладость, в которой ей больше не чудилась примесь отравленной горечи.

– Я здесь, с тобой, и не покину тебя, – шептала она, ответно целуя, не боясь ныне открыть свое сердце, как раскрывала тайны своего тела, и не в первый раз прозвучавшие библейские слова наполнились для нее не насмешкой, не пустым притворством, но исконно заложенным в них потаенным смыслом.

В объятиях Мехмет-паши дано было познать надменной гречанке и утрату невинности, и пьянящую страсть, и уроки покорности, однако впервые она чувствовала покой и умиротворение. Назавтра ее ждала долгая дорога, однако предстоящее путешествие не казалось ей труднее того пути, что был уже проделан ею до сего дня.


Эпизод завершен