Отправлено: 25.11.10 14:24. Заголовок: "Не расстоянием меряется близость" - осень 1456 года, Эдирне

 Отправлено: 25.11.10 16:26. Заголовок: ... Маленький домик ..

... Маленький домик в тенистом саду накрыла ночная тьма. От речи, чьи темные воды оставались холодными даже в летние месяцы, от склоненных к ее берегам чинаров и ив, распустивших серебряные косы, камней, то ли вымытых, то ли унесенных руками людей с лежащего неподалеку кладбища - о, сколько сладких стихов было выбито на этих плитах, сколько было пролито слез!- от осоки и пряных, дурманом пахнущих цветов - ото всего вокруг веяло покоем и прохладой.
Стоял конец сентября - Шавваль, следующий за светлым месяцем Рамадана - и первая желтизна еще только подумывала подкрасться к сочным листьям, как будто окончанье поста и милостыня, розданая щедрой рукой, умилостивили Аллаха, и он велел осени отступить.
Радовались этому не столько путники, ибо дневная жара уже стала убывать, и не дети, чаявшие найти а листве спелый орех или янтарное, прозрачное от наполнявшего его сока яблоко; больше всего задержавшийся листопад тешил садовников, в чьи обязанности входило готовить сады к зиме, которая в этих местах бывает довольно суровой.
Один такой садовник - высокий старик с белыми, словно подернутыми инеем волосами - только что покинул сад, окружавший это скромное жилище, через еле заметную калитку в высокой стене. Слегка прихрамывая и мурлыча что-то себе под нос, он направился по дорожке, которая начиналась сразу же от ограды, и выводила, минуя роскошный парк, прямо к фонтанам и цветникам, разбитым вокруг и позади дворца Великого визиря.
Строение это, возведенное еще при греках и лишь подновленное и переделанное рачительными османскими мастерами, выглядело мрачным и древним. Его купол, на фоне которого пронзали облака башни знаменитой мечети, получившей впоследствии названье Старой, а в описываемое время едва разменявшей пятьдесят лет, виднелся со всех концов города, превосходя даже султанский дворец - что давало завистником много поводов ко злым шуткам.

Дворец мало напоминал жилой - и, правду сказать, почти всегда пустовал: Великий визирь за три года провел в новом доме едва ли несколько месяцев. Основным местом его пребывания продолжали оставаться казармы янычар, столько же времени отнимали дела государства - а те немногие ночи, что не требовали дела султана или братьев по оружию, Заганос-паша проводил в маленьком домике, спрятанном среди тенистого сада.
Вот и сегодня, слуги, которым было объявлено о скором возвращении армии из неудавшегося похода на Белый город, старались до седьмого пота, натирая полы и смахивая пыль с роскошных драпировок - однако и они, и гарем, составленный из подаренных султаном и прочими высокими чиновниками пленниц и наложниц, и едва ли хоть раз навещенный равнодушным господином, знали, что все эти приготовления ни к чему не приведут.

И в самом деле: уже давно отгремели литавры и умолкли трубы, возвещающие о прибытии султана в столицу, уже промаршировали и исчезли в казарме разноцветные полчища янычар, уже спустилась прохлада и в городе, взволнованном прибытием владыки, установилось спокойствие - а никто не тревожил роскошных покоев, и ни одна живая душа не польстилась на накрытый изысканными яствами стол.

Заганос-паша отсутствовал.

 Отправлено: 26.11.10 01:22. Заголовок: Похожая суматоха цар..

Похожая суматоха царила в тот день и в доме, укрытом в тени величественного дворца, пусть и осуществленная куда меньшим числом ловких рук, однако в отличие от дворцовых рабов, здешние прислужницы знали, что их труд не будет напрасен, а потому старались вдвое усердней под строгим надзором старшей служанки-гречанки, чей взор не уступал в зоркости глазам орлицы, а привередливость вплоть до мелочей не посрамила бы главного дворцового управителя.
Но не господина старалась порадовать верная рабыня, а госпожу, безраздельно царившую в этой маленькой резиденции вот уж более двух лет.

Хозяйка же в данную минуту находилась в полумраке уединенной спальни на втором этаже, освещенной одной единственной свечой, ласково баюкая двухлетнюю дочь. На малышку самым пагубным образом подействовал всеобщий переполох: раскапризничавшись, она никак не хотела засыпать, и лишь материнская ласка утихомирила проказницу.

Неслышным шагом поднявшись наверх, старая рабыня замерла на пороге и тайком сморгнула набежавшую слезу. Казалось, лишь вчера она так же наблюдала за женщиной, склонившейся над дремлющим ребенком, а теперь та девочка прижимает к сердцу собственное дитя. Круг жизни свершил полный оборот.

Молодая женщина повернула голову и с рассеянной улыбкой шепотом пожаловалась:
– Осторожней, не разбуди, она насилу уснула. Иди пока, я спущусь чуть позже, – после чего коснулась губами лба спящей дочери и бережно поправила сбившееся одеяльце.

Служанка кивнула и исчезла столь же бесшумно, как появилась.

 Отправлено: 26.11.10 16:42. Заголовок: Она едва успела спус..

Она едва успела спуститься по темной от времени деревянной лестнице, в каждой ступени которой, казалось, жили духи, стонавшие под человеческой ногой разными голосами, как прямо перед ней вырос высокий смуглый мужчина. Его роскошное одеяние - шитый золотом халат, подбитый куньим мехом, на котором слабый свет лампы играл шелковистым отливом, высокий белый тюрбан и мягкие, шафраном крашенные сапожки - была, тем не менее, покрыта пылью, как если бы нечаянный - или долгожданный - гость явился сюда после долгого путешествия.
Не поздоровавшись, и едва кинув на старую рабыню взгляд из-под сведенных бровей, он буквально взлетел по лестнице, словно забыв о высоком сане, которому соответствовал его наряд, и о возрасте, куда более близком к возрасту Филомены, чем той, к кому янычар-ага направлялся в эту минуту.
Дверь наверху распахнулась со всхлипыванием - как слуги не следили за домом, тот, как и дворец визиря, был все же слишком стар - и затворилась бесшумно, скрывая от ромейки все, что должно было произойти теперь в полутемной спальне.

... Тень, лежавшая не лице Заганос-паши, была лишь далеким отблеском бури, которая разыгралась два месяца назад под Белым городом,- бури, принесшей туркам горечь поражения и заставившей победоносные белые знамена янычар пасть под ногами неверных.
Более того, сам султан, столь щедро осыпавший милостями своего военачальника после взятия Константинополя, был ранен в бою и несколько часов находился между жизнью и смертью. За это время воспитатель и защитник его - а именно так переводится дарованный Мехмет-паше титул лала - казалось, сгорал на медленном огне вместе со своим господином; все время, пока Фатих не открыл глаз, водитель янычарского войска неотлучно находился у его изголовья, поминутно приникая к подушкам, чтоб разобрать, бьется ли еще в теле владыки колеблющееся пламя жизни. Он, без страха стоявший под стенами множества городом, и смехом встречавший летящие пули и ядра, теперь не осмеливался сделать и шага прочь от постели раненого, чувствуя устремленные в спину глаза недавних союзников и завистников.
В эти мгновения он не думал о себе.
Империя, созданная его руками, взлелеянная им с тем же тщанием, с каким мастер выводит на фарфоре или свежей штукатурке затейливые изображения, а ювелир - высекает на металле витиеватую гравировку, могла рухнуть в тот миг, как оборвалось бы дыхание молодого султана. Девятилетний Баязид был слишком мал для того чтобы сесть на престол - но на сей раз у всесильного Великого визиря не было уверенности, что уму удастся заставить Диван сделать себя регентом при юном правителе. Последствия этого могли быть ужасны: новая смута, раскол с таким трудом создаваемого государства, восстания в Карамане, Румелии... да и Анатолия, эта колыбель османов, отнюдь не пребывала в единстве, взбудораженная непрекращающимися войнами. Но главное - он не хотел становиться правителем, принимать эту почти незаконную власть. Он был инструментом, мечом, пикой, пламенем, обрушивающимся на врагов; но и пика и сабля годятся на что-то лишь в руках опытного хозяина, без него они мертвы и бесполезны.
Если это было возможно,- да, он любил своего повелителя.

Гнев Мехмеда был ожидаем, но оттого ничуть не менее ужасен. Нет, редкий случай, когда молодой султан не позволил себе оскорбительных слов, или громкого резкого тона, каким он иногда говорил даже со всемогущим Халилем,- но его молчание и пустые глаза, упорно не замечавшие ждущего взгляда, были красноречивее слов.
Меч ислама переломился в его руке.

Эти глаза он видел перед собой и сейчас - большие черные глаза валиде-султан - бедной наложницы, которую Мурад осчастливил любовью всего не десяток ночей, и которая стала матерью властителя правоверных. Пожалуй, в облике Мехмеда Второго было больше сходства с матерью, чем с отцом. И, что самое страшное, он унаследовал не только ее облик: натура, переменчивая, капризная, почти женская в своей горячности и смене привязаностей - да, такая душа не могла появиться у сына от благородной женщины.
Мысли эти были кощунством, и Заганос-паша вздрогнул, словно проснувшись от долгого кошмарного сна.

Он стоял в спальне на втором этаже и пустым немигающим взглядом смотрел на сидящую перед ним, склоненную над их общим ребенком Анну Варда.

Губы мужчины с трудом разлепились; сглотнув, чтобы протолкнуть внутрь горечь обиды, комком вялой травы застрявшую в горле, он произнес самые простые слова на свете:
- Это я.

 Отправлено: 27.11.10 14:14. Заголовок: Анна не подняла глаз..

Анна не подняла глаз: еще по стремительным шагам по лестнице она узнала, кто через мгновение войдет в эту дверь.
«Это я», – пара слов, брошенных небрежно и кратко мужчиной, который приходит и уходит когда вздумается, всегда принося с собой волнение и смуту.
Ей следовало уже привыкнуть, но Анна почти каждый раз сдерживала легкое возмущение. Или не сдерживала, когда отсутствие было чересчур продолжительным. Однако ромейка была достаточно умна, чтобы вскоре разгадать, что пренебрежение – или то, что казалось ей таковым – происходит не от ее незаконного статуса, но от нрава и характера Заганос-паши; и потому обиды Анны не питались горечью, походя на вечно покрытый хмурыми тучами зимний небосвод, а скорее напоминали облака в погожий весенний день.

Поначалу, по приезде в Эдирне, Анна не понимала своего нового положения, не понимала, отчего Мехмет-паша не захотел разместить ее во дворце. И в то же время надменная дочь Византии оскорбилась бы до глубины души, вырази он пожелание поселить ее в гареме, вместе с прочими наложницами. Ей открылось, что она способна на ревность, которая не умерялась верными сведениями от служанки, что в своей главной резиденции великий визир бывает куда реже, чем у нее.

Уста ромейки чуть дрогнули, и она, лаская, провела рукой по темным кудрям девочки, оттенком так схожими с ее собственными – то ли желая оградить некрепкий сон, то ли ища сил и покоя в безмятежной невинности. Рождение дочери немного примирило Анну с ее новой жизнью, внесло чуть больше покоя в дни, когда она оставалась одна, на попечении служанок и евнуха.
Но мужчина, как правило, глух к недовольству женщины, не утруждаясь разгадывать потаенное и сокрытое, а Анна из той же гордости не желала показывать, что ей не удается забыть о своем уязвимом положении, сделавшимся чуть менее зыбким с появлением маленькой Марии – но и только. Изменить все равно было ничего нельзя: ромейка хорошо запомнила предупреждение Мехмет-паши в их первую ночь, еще в Константинополе, однако и наедине, и перед слугами вела себя так, как если бы их соединял по всем правилам освященный брак.

Внутри толстых стен так легко было вообразить, что за три года Анна просто позабыла подробности скромной церемонии, тем более что ей не хватало лишь церковного благословления – Михаил Варда если не с радостью, то с прагматичной расчетливостью одобрил выбор дочери. Вне своего укромного убежища Анна становилась той, кем была на самом деле в глазах закона и людей, и потому после удовлетворения закономерного любопытства, вызванного первым в ее жизни переездом на новое место, добровольно затворилась за оградой зеленого сада.
Ей не запрещалось выходить (в сопровождении, разумеется), но куда и зачем могла бы пойти ромейка в чужом для нее турецком городе, где даже не было ни одной православной церкви. Она была все равно что прежняя пленница, но ограждали ее свободу теперь не замки и стражники.

– Я ждала тебя раньше, – наконец тихо промолвила Анна, устремив на Мехмет-пашу взгляд спокойный и глубокий, с чисто женским тщеславием не забыв отметить пыль на наряде, свидетельницу спешки.
Разглядев тревожные знаки на лице, которое она выучилась читать подобно страницам в собственном молитвеннике, ромейка быстро поднялась с места и сделала несколько шагов навстречу. Посмотрев в серые глаза, темные и бездонные, Анна ни о чем не спросила, терзаемая дурными предчувствиями, лишь легко коснулась рукава кафтана.
– Я ждала тебя раньше, но рада тебя видеть в здравии.

 Отправлено: 27.11.10 15:30. Заголовок: Ладонь мужчины взмет..

Ладонь мужчины взметнулась к ее руке в отстраняющем жесте - так, в раздражении, отстраняет от себя погруженный в мысли человек все, что способно прервать их стройное течение - но его пальцы тут же обхватили хрупкое запястье. Торопливо, с какой-то измученной жадностью мужчина прижался щекой к ладони, раздувающимися ноздрями втягивая ее запах. В лице его, только что отражавшем душевные муки, показалась почти животная жажда - человек, чья измученная душа хотела забвения, нашел повод и способ отстраниться от происходящего за стенами комнаты. Свободная рука железным кольцом охватила стан женщины, уже ставшей вновь стройным и гибким после родов; задыхаясь, султанский лала буквально стиснул ее в своих объятиях, острым лицом и пылающими губами приникая ко влажно коже на шее.
И с этих губ вырвалось рычание.
- Анна!

Забыв о спящей дочери и незапертой двери, он подхватил свою наложницу на руки и, сделав несколько торопливых шагов, почти швырнул ее на постель, начиная срывать с себя драгоценное платье.
Во взоре мужчины пылала та лютая одержимость, что читается во взгляде голодного волка, вонзившего клыки в горло молодой лани.
- Анна!

Не обращая внимания на малютку, и даже не окончательно раздевшись, он упал сверху на тело ромейки, требовательно шаря ладонью по ее одеянию.
Дитя, с таким трудом успокоенное матерью, завозилось в своей колыбели и всхлипнуло.

 Отправлено: 27.11.10 22:23. Заголовок: Ни жене, ни наложниц..

Ни жене, ни наложнице не пристало противиться своему господину, однако ромейка нарушила это неписаное правило. Извернувшись, Анна уперлась ладонями в плечи Мехмет-паши, отстраняясь и еще пристальнее вглядываясь в искаженное лицо.
Слишком давно она не становилась жертвой приступов необузданного неистовства, но почти всегда ей была известна причина – порой причина ярости, чего греха таить, была известна Анне лучше других, поскольку заключалась в ней самой. Теперь же она ничего не понимала, и неизвестность, угрозой вторгшаяся в ее тихий мирок, пугала.

– Постой, подожди, – прошептала Анна, бросив встревоженный взгляд на колыбель. Если отец забыл о присутствии дочери, то мать ни на миг не забывает о ребенке. Однако Анна спохватилась слишком поздно, и из крохотной кроватки раздалась недовольная возня, грозившая перейти в безутешный плач.
– Отпусти, – уже не попросила, а потребовала ромейка, потянувшись и сердцем, и телом к источнику ее тревог этой минуты, отталкивая жадные руки, которые прежде не единожды привлекала к себе сама.

 Отправлено: 28.11.10 00:37. Заголовок: Воспламененный близо..

Воспламененный близостью женщины, Заганос-паша не услышал или просто пропустил мимо ушей первое требование, слетевшее с приоткрытых в тревоге губ Анны. Его руки продолжали безжалостно истреблять ее наряд, и без того не слишком обременительный. Но решительное движение и требование, прозвучавшее с той одержимостью, что понятна женскому сердцу, но чуждо эгоистичной мужской страсти, заставило его скулы вспыхнуть ревнивым румянцем. Однако, он подчинился, на вытянутых руках замерев над потревоженной постелью, и низко нагнув голову, с которой уже давно упал лишний в делах любви головной убор. Черные волосы, в которых даже в полутьме хорошо различима была широкая серебристая прядь, упали ему на глаза.
Едва приподняв обнаженную смуглую руку, он позволил Анне выскользнуть из своих объятий и склониться к ребенку; однако блеск глаз, выгнутая спина и, в особенности, напряженно торчащие лопатки, похожие на обрубки крыльев, ясно показывали, что строптивость его наложницы получит воздаяние в самое ближайшее время.

... Нет ничего более желанного для сердца мужчины, чем вид того, как женщина льнет к его рукам, к ласкам его ладоней, подобно лучшему синьскому шелку, облекающему тело наподобие второй кожи; та, что научится, не стесняясь и не таясь, показать ему, сколь глубоко ее проницают эти знаки власти и расположения, навсегда завоюет его душу. Тот, чьи поцелуи избранница не принимает, а ловит почти с пугающей жадностью, познает высшее блаженство, ибо постигает невиданное и почти забытое счастье растворения в другом существе.
За время их редких, обжигающих встреч Мехмет-паше иногда начинало казаться, что ромейка, которую он взял за себя невинной девицей, готова принять его всей своей душою и плотью. Но так же внезапно эта опьяняющая, требовательная страсть уходила, иссякала, словно вода - и тогда он начинал терзаться сомнениями, не покорна ли она ему лишь потому, что он стал ее первым супругом и похитителем ее девственности. Сомненье, понятное каждому сыну Адама - что если бы она встретила другого, молодого, в сравненьи с которым ни сила, ни ум ничего не стоят, были бы лишь неутомимы его бедра - начинало терзать его куда как сильнее того орла, что некогда клевал печень Прометея. И рождение дочери, связав их нерасторжимо, вместе с тем лишь усилило его подозрения, ибо теперь Анне не оставалось ничего, как оставаться поблизости от отца своего ребенка... но была ли в этом решении хотя бы искра привязанности или лишь необходимость?
Поэтому сейчас он смотрел на сцену, в другой миг заставившую бы любое сердце сжаться от нежности, лишь с раздражением и пока непонятным для ромейки отчаяньем.
Голос мужчины лишь слегка дрогнул, когда он произнес - громко, зловещим, звенящим тоном, ничуть, казалось, не беспокоясь о том, что дитя, которое Анна пыталась успокоить, может испугаться и закапризничать:
- Завтра я уезжаю. Ты едешь со мной?

 Отправлено: 28.11.10 19:20. Заголовок: Занятая растревоженн..

Занятая растревоженной малюткой, Анна не сразу расслышала слова Заганос-паши, однако резкий тон вопроса царапнул слух, и она подняла голову от колыбели, машинально продолжая поглаживать лоб дочери.
– Уехать? – нескрываемое удивление слышалось в ее голосе, и первым делом ромейка подумала о той, с кем уже приучилась соизмерять все течение своей жизни. – Но не слишком ли мала Мария для путешествий?

Встретившись темным мужским взглядом, Анна замерла, осекшись, и ее рука остановилась, прекратив ласково покачивать люльку. Никогда прежде он не просил ее ехать с ним: как бы надолго он не покидал Анну, как бы продолжительна ни была разлука, ромейка всегда оставалась в доме позади дворца великого визира, схороненная в тенистом зеленом домике, как драгоценное украшение, дожидающееся, пока вновь настанет его время.
Но холодному камню и мертвому золоту легко быть смиренными и терпеливыми в отличие от женщины из плоти и крови. Ромейке все труднее и труднее становилось сдерживать упреки и неуверенность в том, насколько прочен ее дом, насколько крепка нить, привязавшая к ней Мехмет-пашу. И все чаще подобные страхи стали приходить к ней в последний год, после смерти отца и отъезда матери к сыну в Морею, еще неподвластной туркам.

Оставив затихшее (надолго ли?) дитя, Анна порывисто вернулась к широкому ложу, присев на самый край, будто принесенный ветром осенний лист, которые скоро в обилии начнут усыпать тропинки в саду. Помолчав, она задала вопрос, с которого следовало начать:
– Ты уезжаешь так надолго?
Легкий румянец коснулся ее щек: возвращаясь к ней, Мехмет-паша никогда не скрывал своего нетерпения и желания, однако впервые Анна задумалась, как сильно он может тяготиться расставанием.

 Отправлено: 28.11.10 20:12. Заголовок: Мужчина выпрямился и..

Мужчина выпрямился и сел, лицо его окаменело. Нет, это не значит, что оно сделалось бесстрастным, лишенным всякого выражения, как это бывает у людей, виртуозно выучившихся владеть чувствами и даже во сне не позволяющих никому проникнуть в тайны своих сокровенных мыслей. Черты Мехмет-паши застыли в судорожном, мучительном напряжении, как если бы песок и камень скрежетали у него на губах и зубах. Резко обозначившиеся жилы в основании шеи подрагивали, выдавая, что лишь огромным напряжением воли он сдерживает внутренние порывы, непонятные пока для его юной наложницы.
Под ключицей, пересеченной еще не зажившей воспаленной отметиной, забилась синяя жилка.

- Я уезжаю,- не отвечая на вопрос Анны, с нажимом повторил он, словно желая, чтобы она сама угадала причину, о которой мужчины не желал или не осмеливался говорить.- Если ты хочешь, ты можешь отправиться к матери.

Глаза его прищурились, словно образ Анны сделался нечетким, а затем и закрылись. Кровь, прихлынувшая к голове от гнева и волнения, и заставившая щеки визиря расцвести ярким румянцем, так же резко отхлынула; говоривший некоторое время сопротивлялся навалившейся слабости, но, в конце концов сдавшись, тяжело оперся о постель вытянутой рукой.
Было видно, как грудь его сотрясается от гулких, тяжелых ударов сердца, готового разорваться от унижения и стыда, от того, что сегодня он, привыкший к победам, должен поведать о своем поражении той, что узнала его в момент взлета, устремляющимся выше и выше.

- Мы не взяли город.

 Отправлено: 28.11.10 23:35. Заголовок: Побледнев, Анна коро..

Побледнев, Анна коротко вздохнула. Не взяли город… Это означало, что одна цитадель христиан устояла перед натиском османов, чья империя, как река в разливе, неумолимо отвоевывала себе все новые и новые земли, богатства и рабов.
Анне Варда полагалось испытывать радость за единоверцев, но ее сердце против воли сжалось от сочувствия к поверженному мужчине, привыкшему побеждать. Что ей были чужие люди и чужие города, которых она не видела и вряд ли когда-нибудь увидит, когда перед ней тот, чье горе и несчастье ей ближе.
«Они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут…»
Библейское предупреждение гонителям христианства вместо грядущего торжества исполнилось для ромейки зловещей угрозы.
Узкая ладонь потянулась к руке мужчины и почти коснулась ее в жесте утешения.

– Ты уезжаешь насовсем… – произнесла Анна вслух то, что не захотел или не посмел сказать Мехмет-паша. Сузившимися глазами она посмотрела на него и резко отдернула руку.
– Ты уезжаешь насовсем и спрашиваешь, поеду ли я с тобой? – холодно спросила Анна. Все, что терзало и смущало ее, соединилось в этом вопросе. – Прежде ты никогда не спрашивал, а теперь спрашиваешь? Хочешь ли ты, чтобы я последовала за тобой, как жена, или желаешь отослать прочь, как наскучившую наложницу?
Голос ромейки не подымался выше тихого шепота из опасений потревожить ребенка, но горечь и обида звучали в нем явственней, чем в крике.

 Отправлено: 29.11.10 00:03. Заголовок: Мехмет-паша вскинул ..

Мехмет-паша вскинул голову; суженные глаза вспыхнули от ярости. Он не слышал слов Анны, вернее, не слышал того, что она хотела ему сказать; сейчас, в эту минуту, для него существовало только одно, обжигающее, сводящее с ума слово, которое она уронила походя, не поняв, даже не заметив, что этим причиняет ему невыносимые страдания.
Выпрямившись, он поднялся с постели, напряженный, как натянутая тетива - и лишь проступившая на висках испарина могла выдать, скольких сил стоит ему контроль над своей болью и гневом.
- Навсегда?- со звенящей насмешкой, не повышая все же голоса, чтобы не разбудить дочь и тем дать ромейке повод уйти от неприятного разговора, поговорил он.- Сколь быстро ты похоронила меня, Анна Варда - меня и мои заслуги перед империей. Не пройдет и года, как султан осознает... все. И тогда увидишь, он отвернется от тех лизоблюдов, что сейчас с поспешностью отшатнулись от меня... от того, кто принес к ногам повелителя правоверных незаходящую звезду Константинополя. Он... он еще раскается!
Руки мужчины, дрожа, сжались в кулаки. Ни одному слову, с такой болью, с таким бешенством высказанному сейчас сидящей перед ним женщине, отстраненный от власти Великий визир не верил ни на секунду. Слишком хорошо он знал своего ученика, слишком давно наблюдал ревнивую, алчную к славе натуру султана Мехмеда, чтобы питать иллюзии. Когда сыну Мурада понадобился полководец, готовый ради него забыть самого себя и помочь ему свергнуть врагов, внешних и внутренних, юный властитель оперся о плечо своего учителя,- но когда звезда того стала сиять слишком ярко, когда в руках его начала сосредотачиваться власть и могущество, опасное для султанского самовластия - первая же неудача послужила поводом для того, чтоб избавиться от неугодного.
Застывшими глазами глядя прямо перед собой, и не видя ничего, кроме пытающих огнем стен Белградской крепости и холодных, выражающих скуку и нетерпение глаз султана, Заганос-паша прошептал, едва сознавая, что выдает свои тайные мысли:
- Он раскается... никогда... никогда. Прийдет время... я отомщу им всем, всем, кто побыстрее старался избавиться от меня. Я еще...

Качнувшаяся колыбель и тихая возня младенца заставили его прийти в себя. Черные, расширенные глаза быстро, опасливо взглянули на Анну. Мужчина выпрямил стан, и, подняв голову, произнес с насмешкой и вызовом:
- Ты тоже можешь оставить меня, если мое общество кажется тебе недостойным. Я более не Великий визирь.

 Отправлено: 29.11.10 01:37. Заголовок: Негодование Анны уга..

Негодование Анны угасло столь же быстро, как и вспыхнуло, подобно огню, получившему в пищу лишь единый свиток пергамента или одну-единственную тонкую лучину. О, эта несносная гордыня, чьему голосу Заганос-паша внимал с усердием не меньшим, чем призыву муэдзина! Великий визир считал себя вольным повелевать дочерью древнего византийского рода; раб султана полагал, что не вправе рассчитывать ни на что.

В испуганном смятении слушала она полубезумные речи, но чем в большее отчаяние приходил Мехмет-паша, тем большее спокойствие снисходило на ромейку, хотя ей надлежало взволноваться о будущем своем и дочери, а то и пожалеть, что не увешивала себя золотом и драгоценными каменьями, как то заведено у восточных женщин на случай, когда господин изгонит их прочь, пресытясь надоевшими ласками.
На губах Анны появилась растерянная и смущенная полуулыбка – легкая тень, пробежавшая по лицу, стерев с него признаки оскорбленного гнева. Потянувшись, она накрыла рукой ладонь мужчины, крепко переплетя его пальцы со своими.
– Жена следует за своим мужем, Мехмет. Так гласит и ваш, и наш закон, так почему же ты хочешь прогнать меня? – вскинув ресницы, она в упор взглянула на него и продолжала, не отводя твердого взыскующего взора. – Или ты лгал, что станешь относиться ко мне, как к супруге, чтобы утешить меня в моем бесчестии? Ты более не Великий визир, и потому отсылаешь свой гарем и всех наложниц?
Анна вздохнула, и ее взгляд смягчился. Слова ее, обращенные к Заганос-паше, не были нежными, но прикосновение маленькой ладони должно было сказать ему больше, чем осмеливались произнести уста ромейки.

 Отправлено: 29.11.10 10:58. Заголовок: - Не прошло и трех л..

- Не прошло и трех лет, как ты признала меня своим мужем. По доброй ли воле?
Голос мужчины прозвучал глухо, и даже читаемая в нем язвительность казалась придавленной то ли застарелой обидой за это непокорство, то ли новым, внезапно обрушившимся отчаянием.
Другое испугало его. Прикосновение женской руки было словно янтарь, притягивающий к себе легкую пушинку - и его душа, как пушинка, устремилась за этой ласковой теплой ладонью. Закрыть глаза и забыться, потерять себя - но не в жадном соединении, не в сплетении тел; что-то иное, чего он всегда страшился, от чего бежал без оглядки по дорогам войны и свободы, сейчас трепетало на кончиках пальцев ромейки. Словно путник, чья кожа и дух иссушены блужданьями по бесконечным дорогам пустыни, он молился сейчас об одном: чтоб чья-нибудь милосердная рука стерла с его чела печать немилосердных песков, напоив его жизнью. Словно в прохладную воду, хотелось упасть теперь в кольцо этих женских объятий, не для удовлетворенья желания, а потому что в них было все, чего он так долго искал.
От нее он бежал или к ней?

Но потребовать ласки, попросить о ней казалось невозможным тому, кто всю жизнь отвергал любое проявленье изнеженности; опустив голову, отвергнутый советник султана прикусил губы, не будучи в силах иначе противостоять рвущемуся из груди голосу сердца.
- У меня... болит голова,- с трудом вытолкнул он, сжимая пальцами узенькую ладонь, и притягивая ее к себе, словно опасаясь, что Анна воспримет эти слова как окончание разговора. Быстрый, пронзительный взгляд тут же погас под опущенными веками, потому что показывать слабость - недостойно мужчины.
- Потри мне виски.

 Отправлено: 29.11.10 21:21. Заголовок: Анна смутилась, заме..

Анна смутилась, заметно покраснев даже в полумраке скудного освещения.
– Тебе нужны были слова? – через силу произнесла она, борясь с искушением вырвать ладонь и замкнуться в оскорбленном молчании. Но разве потакание надменности и памяти о былом своем положении принесет покой и мир в ее душу? Потому Анна продолжила, и в голосе ромейки проскользнули нотки евиного лукавства. – Не слов ты просил у меня три года назад.

Плавным движением она приподнялась на постели и свободной рукой кончиками прохладных пальцев дотронулась до горячего виска, где под тонкой кожей чувствовался быстрый бег крови, осторожно ероша черные волосы.

– Тебе мало того, что я здесь, с тобою, – не удержалась Анна от мягкого упрека. – Не умерла со стыда и от тоски по родным местам, мало… – ромейка бросила быстрый взгляд в сторону колыбели и умолкла, боясь, не слишком ли много слов сказано ею теперь, если за три года было сказано так мало.
Она испытующе взглянула на мужчину, действительно удивленная тем, что он желал еще новых подтверждений своего права владения, кроме тех, что она дарила ему на ложе.

 Отправлено: 29.11.10 21:54. Заголовок: Жесткие пальцы с нео..

Жесткие пальцы с неожиданно расчетливой силой стиснули запястье женщины. Казалось, Мехмет-паша прекрасно осознает, что причиняет ей боль - но по ему одному известной причине наслаждается этим, так же, как иной наслаждается робкими поцелуями и знойными ласками гаремных рабынь. Затем он резко вывернул руку Анны, отведя ее женщине за спину, и, приблизившись, прошептал ей в самые губы, так что волосы зашевелились у него на хребте от звука собственного голоса.
- Мало. Мне мало, что ты покорилась мне, мало, что я овладел тобой почти против воли, мало того, что увез тебя и сохранил в этом доме ради себя одного. Мало того, что с того дня, как ты взошла на мое ложе, я не знал ни одной женщины, кроме тебя. Мало, что ты родила мне дитя, мало того, что выкормила его и в крови и муках произвела на свет. Мне было бы мало даже если весь мир бы наполнился моими потомками, зачатыми тобою и мною, вышедшими на свет из твоих бедер. Твоя душа для меня темна, ибо сказано: темна и мрачна душа человека, но и она как кристалл в сравнении с душой женщины*.
Выпустив руку Анны, он в гробовом молчании обогнул постель и почти упал на тяжелые простыни, сбрасывая на пол пышный и уже не нужный ему наряд янычар-аги. Вытянулся, притянув под голову одну из подушек, и, смежив веки, договорил:
- И сейчас я хочу знать ответ.

Открыть

* На самом деле эта прекрасная фраза принадлежит, конечно же, Роберту Шекли. Я взял на себя наглость слегка "состарить"ее.

 Отправлено: 30.11.10 00:27. Заголовок: Расширенными глазами..

Расширенными глазами смотрела ромейка в лицо Заганос-паше, слушала яростный шепот. Грудь ее высоко вздымалась, но в волнении, томившем ее, не было страха. Тонко вырезанные ноздри трепетали, втягивая аромат опасности, прежде испугавшей бы, а теперь казавшейся Анне слаще мускуса и амбры, ибо в нем она чувствовала отзвук иного. Никогда раньше Мехмет-паша не говорил с нею так, не выказывал бесспорно страсть, обращенную к ней – не к ласкам или покорности, которые она могла отдать вместе со своим телом, а ней, ромейской пленнице, добыче, доставшейся при падении Второго Рима.
Возможно, новое требование открыло для ромейки ее собственное сердце.

Когда он отпустил ее, Анна продолжала молчать, взирая на мужчину потемневшим взглядом, выражение которого затруднился бы прочесть мудрейший провидец – столько чувств и неясных желаний, столкнувшись, бурлили в глубине зеленых глаз, словно в морской пучине. Наконец, откинув назад темную волну волос, распущенную недавно нетерпеливой рукой Мехмет-паши, ромейка подошла к краю ложа, однако избегая присаживаться на него, оставшись в недосягаемой близости.

– Какой ответ тебе нужен? – спросила Анна тихо. – Мой отец не избрал бы для меня такого мужа, как ты. И я не избрала бы. Но Господь в мудрости своей по своему усмотрению направляет течение нашей жизни. Или ты не знаешь, что я молюсь за тебя в дни разлуки, возможно, обрекая свою душу на проклятие и адское пламя? – слабая улыбка тронула ее губы. – Ведь я думаю при том, что если не Аллах, то Христос охранит тебя.

 Отправлено: 30.11.10 01:09. Заголовок: Узкое лицо выкреста ..

Узкое лицо выкреста снова окаменело - но сейчас в его неподвижности, словно трещина в каменной плите, появилась боль. Не поднимая век, неподвижный, холодный, он заговорил, глухо, с трудом, словно ворочал каменные жернова, имя которым - душа и совесть:
- Молишься за меня? За того, кто приказывал убивать женщин и детей, кто повелевал отрезать головы, чтобы насадить их на колья для устрашения путников? Кто дозволял своим солдатам насиловать твоих единоверок, обращать их в рабынь, чтобы продавать для утехи другим грязным животным? Ты молишься за меня? А знаешь ли ты, что такое адское пламя?- тут веки его распахнулись, и взгляд, полный безумия, приковал Анну к месту, ложась ей на плечи, словно свинцовый груз.- Знаешь ли ты, почему не покорился нам Белый город? Месяц мы обстреливали их из пушек - помнишь ли ты, каково засыпать и просыпаться под рев разлетающихся снарядов? Истерлись ли из твоей памяти последние ночи Константинополя? Месяц непрерывного смрада и копоти, трупов и крови - пока в один прекрасный день моим янычарам не удалось все-таки пробиться через провал в стене. Словно огненная река они растеклись по площади, с которой открывался ход в город - и глазу было невозможно следить, как сверкали их обагренные кровью клинки, рассекая животы, отрубая головы, лишая сотни людей жизни так быстро, что души их не успевали отлетать к Ангелу смерти, и, словно сияющим облаком окутали место схватки. И тогда... тогда на нас хлынул живой поток огня: хунгры обрушили на нас горящую смолу, и все, к чему она только ни прикасалось, вспыхивало в мгновение ока... Ни я, ни сам султан, ни даже всемогущий Аллах не смогли бы ничего сделать: всадник бы не успел спешиться, а несколько сотен моих людей превратились в пылающие факелы. Если бы ты слышала их крики! Ничто, никогда, ни молитвы муэдзина, ни те песни, что ты поешь по ночам нашей дочери, не заглушат в моих ушах крики сгорающих заживо людей - моих детей, моих братьев, тех, с кем я ел из одного котла и спал на одном плаще! Ты молишься за меня своему богу, тому, кому молятся они, умертвившие в несколько минут лучших, кого я знал в этой жизни! Ты думаешь, я смогу забыть это? Думаешь, я смогу?!
Заганос-паша говорил, не кричал, а именно говорил - но голос его, приглушенный, осипший, был хуже воя. Пальцы мужчины сжались, сминая расшитое рукой его наложницы покрывало на широкой постели. И неожиданно это напомнило ему другой день в завоеванном городе, когда в его ладони лег отрез такого же расшитого шелка. Резко рванув его из-под себя, отставленный визирь перекатился на ложе - но, словно в насмешку, лишь больше запутывался в узорчатой ткани, как бабочка в своем коконе - пока, упав вниз лицом, не обмяк, глухо застонав, словно утратил остатки былой воли:
- Я не остановлюсь, пока кровь их, каждая капля, не воздастся десятикратно, и пока тот, кто ее пролил, не умрет столь мучительной, и столь страшной смертью, какую сумеет придумать человеческий разум. Хочешь ли ты еще молиться за меня?

 Отправлено: 30.11.10 13:43. Заголовок: Краска отхлынула от ..

Краска отхлынула от лица ромейки, и бледность стерла волнительный румянец. Заганос-паша будто воскресил ужас трехлетней давности, когда она точно так же находилась в осаждаемом турками городе, но которому не посчастливилось выстоять подобно Белграду. Невольно она бросила тревожный взгляд на детскую кроватку, словно огонь, кровь и смерть, сполохами врывавшиеся в тишину осеннего вечера вместе с отчаянием и болью проигравшего, грозили в эту минуту ее дочери.
На миг Анне показалось, что Мария непременно должна проснуться, но голос, мучительно отзывавшийся в ней и причинявший почти физическое страдание, не был громок, но, право, лучше бы он кричал. Неслышно она присела на край постели и протянула руку к Мехмет-паше, но не решаясь коснуться его плеча; пальцы ее чуть дрожали.

– Ты, думаешь, я не знаю всего этого, – с трудом выговорила Анна, будто слова признания оцарапывали ей горло. – Не думала о том сотни, тысячи, сотни тысяч раз…
Она замолчала и закрыла глаза, из-под сомкнутых ресниц выкатилась слеза, прочертив на щеке серебристую дорожку – сестра тех, что были пролиты бессонными ночами в минуты тягостных сомнений и порывах раскаяния.

– И все равно молилась, – почти неслышно прошептала она; ладонь ромейки невесомо опустилась на худую спину мужчины и замерла, точно птица, готовая испуганно упорхнуть от любого неосторожного движения.

 Отправлено: 30.11.10 14:31. Заголовок: Плечи под бледными п..

Плечи под бледными пальцами напряглись, кожа, пересеченная старым шрамом, дернулась, как дергается нервный, блестящий от пота бок лошади, которую хозяин приглаживает частой щеткой после долго дороги. Вывернув шею, из-под копны черных, обильно посеребренных волос мужчина смотрел на свою женщину, настороженно выжидая, последует ли продолжение ее словам. Сказанного показалось ему мало - и тот, кто в иные времена умел читать по случайно оброненному слову и легкой усмешке у губ, теперь превратился в глухого, не доверяющего тому, что слышит собственными ушами.
- Почему?

Губы и глаза отверженного жадно раскрылись. Выгнувшись под рукой Анны, Мехмет-паша ждал ее слов, как последнего приговора, после которого он, мусульманин, не надеющийся на отпущенье грехов, будет твердо знать, что уготовано ему, ад или рай.
Если бы плоть человека могла говорить, то его тело слилось бы в один страшный крик.
- Почему?

 Отправлено: 30.11.10 21:27. Заголовок: Мехмет-паша спросил ..

Мехмет-паша спросил о том, чем задавалась Анна во время мучительных бессонных бдений или краткого прерывистого сна после жарких ласк.
Стыдно и страшно было признать, что с ней произошло именно то, что когда-то самонадеянно предрекал мужчина, смотрящий теперь на нее тревожно и требовательно.
Страшно оттого, что никогда они могли бы не сойтись снова после давней мимолетной встречи на ступенях церкви в праздник Вознесения, оттого, что никого другого она уже не видела рядом с собой. Стыдно – оттого, что должна она была задушить любую мысль о нем, враге ромеев и христианской веры, стыдно самого страха потерять, оттого, что нареченный жених в день помолвки не вызвал и доли тех чувств, что взволновали ее кровь, как только ее глаза встретились над кубком со взглядом османа.

– Я не знаю, – наконец, произнесла Анна, не отнимая руки и позволив Мехмет-паше поймать ее взор. – Может быть, потому что ты говорил, что так будет. Возможно потому, что отвергать то, что дает Господь – это грех гордыни… – она глубоко вздохнула, решившись расстаться с последней тайной, последним покровом, что таила она в своей душе, не думая, будет ли означать тот знак, то предвестие для мужчины то же, что и для нее. – Даже в горькие дни вкус фиников остается сладким.

 Отправлено: 30.11.10 22:01. Заголовок: - Не то! Вытолкнув ..

- Не то!

Вытолкнув руки из шелкового кокона, Мехмет-паша уперся в подушки, чувствуя, как стекают по вискам и спине капли пота. Неужели он ошибся, и, кроме этой покорности, предписанной христианке - покорности первому мужчине, воле отца, жребию, выпавшему на долю и воспринимаемому как божье произволение, нет в ее сердце? Будь он нищим, стариком, скопцом, прокаженным - неужели с этой же кротостью восприняла она жестокий выбор, не посмев даже подать голос в защиту того, чему улыбается ее душа? Если завтра настанет новое испытание - примет ли она его так же покорно, не воспротивившись разлуке и смерти?
- Султан обвинил меня в предательстве,- глухо, срывающимся голосом проговорил мужчина, прижимаясь лбом к холодящему шелку.- "Твоя женщина не приняла ислама", сказал он, "и сам ты, верно, уже не желаешь победы нашего оружия так же сильно, как в былые времена, раз не сумел заставить ее принять твою волю". За это, а не за то, что я не сумел продлить осаду на хунгров, и уберечь моего господина от вражеской стрелы, да, за это он отнял у меня мой аджак, отторгнул меня от груди моих братьев! И знаешь что?! Он был прав, потому что я, действительно, предал их, и мыслью и делом. Потому что не победы знамени нашего я желал больше всего в этом походе, а скорейшего возвращения в эти стены. Не торжества полумесяца над крестом - а бледного огонька свечи, мерцающей в этом окне! Не проклятий и ласк тысяч пленников... Да, я предатель.
Руки изгнанника распрямились так резко, словно неведомая сила подкинула его вверх; выпрямившись, он уселся на разоренную постель так же гордо, как некогда занимал свое место у подножия султанского трона - место, навеки утраченное и теперь перешедшее к более проницательному сопернику.
Что же... Махмуд-паша куда более подходил для этой должности, и дай бог, чтобы его правление принесло Империи процветание и многие, долгие годы мира. Иншалла!

- Завтра я еду в Балыкесир. Это ссылка, из которой я никогда могу не вернуться, как не вернулись многие и многие из забвения до меня. Султан отнял у меня сан визиря, отнял у меня мой аджак... но если ты готова последовать за мною из одной лишь покорности - значит, ему удалось лишить меня и того, ради чего я предал свою любовь к нему и себя самого.

 Отправлено: 30.11.10 23:16. Заголовок: Отшатнувшись, Анна е..

Отшатнувшись, Анна едва не упала, соскользнув с края ложа, но гневное отчаяние словно придало ромейке и сил, и смелости.
– Отчего же ты не пообещал султану, что я приму ислам, что ты принудишь меня, как раньше принуждал ко всему? Ведь ты так думаешь? – насмешливо, звенящим от обиды голосом, спросила она. – Все эти три года ты видел во мне покорную наложницу, не жену. Или ты считаешь, я не знаю своих желаний? Не знаю, что в день Воскресения мне придется ответить за мой грех, за тот путь, на который ступила? – Анна потупилась, кусая губы, затем подняла ресницы и устремила на Мехмет-пашу прямой и твердый взгляд, как некогда смотрела на Галатской площади.
– Если ты ожидаешь, что с тобой в ссылку поедет рабыня, – яростно прошипела она, – завтра же я отправлюсь в Морею вместе с дочерью, пусть до конца моих дней мне придется терпеть позор и упреки, а дочь моя станет незаконнорожденной! Но если ты зовешь с собой жену… – зеленые глаза утратили неистовый блеск и мягко засияли невысказанным обещанием.

 Отправлено: 01.12.10 10:45. Заголовок: Ослепленный гневом о..

Ослепленный гневом осман вспыхнул, как если бы вместо слов Анны услыхал в Диване позорный приговор. Он не успел заметить обещающего блеска в глазах женщины, лишь насмешку, язвящую больнее кинжалов, превращающую кровь в поток ярости и желчи.
И больнее всего, страшнее всех слов, что сказала ему Анна Варда, были те, что не произнесли ее сладостные уста - те, что он ждал и которые сам так и не произнес ни в минуту страсти, ни в тяжелый миг расставания.
- Мои дети никогда не станут рабами!- скрипнув зубами, процедил он с ненавистью и презрением.- Никто, никогда не отдаст мою дочь на позор улюлюкающей толпе! Думаешь, я не знаю, что происходит с женщинами-муслимками в странах вашего доброго бога? Моя дочь останется со мной: здесь она будет дочерью изгнанного визиря, а там - животным, которое запрут в клетку и станут выставлять на потеху. Ты, если хочешь бежать - беги, но мои дети разделят судьбу своего отца. Может быть, хотя бы они когда-нибудь полюбят его!

 Отправлено: 01.12.10 11:53. Заголовок: Какое-то мгновение к..

Какое-то мгновение казалось, что Анна ответит с тем же презрением и негодованием, ядовитыми миазмами отравившими прохладу вечернего воздуха, но пламя свечи, добравшись до узелка на фитиле, затрещало и затрепетало, и этот тихий звук привел ромейку в чувство. С неясным испугом она следила, как огонек грозит вот-вот погаснуть, однако через миг он разгорелся в ровное и светлое пламя.

Проведя ладонями по лицу, Анна словно отбросила от себя липкую паутину гнева и гордыни и придвинулась ближе к Мехмет-паше, не отводя взгляда от его горящих глаз.
– Почему ты думаешь, что твоя дочь не любит тебя уже сейчас? – мягко спросила ромейка, улыбнувшись с нежностью. – Отчего ты считаешь, что лишь долг повелевает мне следовать за тобой? Если бы я слушала его неумолимый голос, то давно уже была мертва, и ты это знаешь. Однако я здесь, с тобой, и не покину тебя по доброй воле… – вздохнув, словно последнее признание давалось ей неимоверным трудом, Анна глухо проговорила. – С тобой моя жизнь.

 Отправлено: 01.12.10 12:17. Заголовок: Боль, что испытывает..

Боль, что испытывает любящий - прах в сравнении с долгим, словно река, тягучим, сладостным чувством примирения. Не то что слова, но даже дыхание в этот миг причиняют лютую боль, но, смешанная с разрешением вновь прикасаться, ощущать, видеть подле себя любимое существо превращает ее в наркотик, с которым не сравнится ни опиум, ни гашиш, ни вино в руках гурий из райских садов.
Изумленный и опьяненный отравой, поражающей душу человека быстрей, чем его плоть убивает яд болотной гадюки, Мехмет-паша не мог вынести жаркого, робкого, и одновременно исполненного необъяснимой власти взора. То, что происходило, было неправильно: какое дело было ему до чувств пленной ромейки, что принесла ему плод, а теперь осмелилась подать голос против голоса своего господина? Позор для мужчины, водителя войска, министра - было так трепетать от взмаха этих летучих ресниц и чувствовать, как в тайной истоме тает сердце от одного лишь желания - быть с ней. Навсегда. До скончания мира.
- Скажи это!- не ладонями, и не пальцами, но самыми кончиками ногтей касаясь лица Анны, негромко прошептал - приказал или все-таки попросил? - он.

 Отправлено: 02.12.10 00:07. Заголовок: Чуть слышный вздох с..

Чуть слышный вздох сорвался с уст ромейки: в это мгновение ей с кристальной ясностью предстала вся ее судьба, раньше представлявшаяся спутанной шелковой нитью, а ныне видевшейся ясным росчерком пера на пергаменте.
Потупившись, слушала она тяжелое, прерывистое дыхание мужчины, ласкавшее ее слух больше струн лютни, сработанной руками лучшего мастера, ибо в слабости женщины черпают свою неиссякаемую силу.

– Создателем в его всеблагой милости дарована нам свободная воля выбирать между добром и злом, – медленно начала Анна; там, где пальцы Мехмет-паши невесомо прикасались к ее лицу, она чувствовала покалывание и жар, румянцем расцветавший на щеках. – Выбирать между тем, что постыло, и тем, что сердцу дороже всего… Не спрашивай, когда и как я сделала свой выбор, мне это не ведомо, как не ведомо и то, насколько он верен и угоден Господу, но тебя я избрала для себя, возлюбленный мой.

Прохладные женские пальцы скользнули вверх по смуглому широкому запястью, обхватив ладонь Мехмет-паши, и Анна прижалась к ней пылающей щекой.

 Отправлено: 02.12.10 01:18. Заголовок: Она так и не сказала..

Она так и не сказала, не созналась, не произнесла буквально тех слов, которых он ждал от нее - но теперь это было уже неважно. Три года, прожитые вместе, подарили им ночи, полные исступленными ласками, недели тревог, месяцы разлук - но никогда ни осман, ни ромейка не заговаривали о том, что заставляло их ласкать, тревожиться и хранить верность. Какие могли бы тут быть разговоры? Завоеватель и пленница, Великий визирь, и одна из невольниц гарема - так должно было это видеться глазам мусульманина; да и в Европе, так сильно кичащейся историями Петрарки и Беатриче, Паоло и Франчески, Гиневры и Ланселота, почему-то забывают, что девицы частенько выдавались замуж, даже не видя своего будущего повелителя.
И сейчас, после рождения дочери, сейчас, когда кони уже звали в дорогу, а над головою мужчины тяготела петля, было вдвойне не время говорить о подобном.

И все же они говорили - и даже само нежелание произносить даже само слово "любовь" нашептывало душе куда больше, чем страстные клятвы, затертые героями куртуазных романов.
Рука мужчины скользнула в распущенные темные волосы - и тем же жестом, какой не знает границ и различия языков, османский визирь сжал гречанку в объятиях, зарываясь лицом в тяжелый шелковистые пряди.
Он тоже молчал.

Ребенок в колыбели, словно почувствовав, что мать и отец пришли к перемирию, несколько раз шумно вздохнул.

Но изгнанник недолго нежил Анну у себя на груди, возле гулко стучащего сердца; взяв за плечи, он отстранил ее, и заглянув на самое дно влажно блестящих глаз, проговорил:
- Я потерял свой аджак, и свою булаву янычар-аги. Но я теперь свободен от клятвы, предписывающей львам ислама не обзаводиться семьей, и быть связанным узами только с одним своим господином. Примешь ли ты благословенье имама или для тебя будет нужно, чтобы нас обвенчал христианский священник? На ответ у тебя есть время до темноты. Выбирай.

 Отправлено: 02.12.10 21:23. Заголовок: Небо за частым оконн..

Небо за частым оконным переплетом окрасилось лиловым – предвестником грядущей ночи; не так уж много времени для раздумий оставил Мехмет-паша своей избраннице, и растерянно Анна смотрела на него.

Как было сказано, ромейка уже давно приняла, если не со смирением, то с холодной отстраненностью рассудка то, что в глазах единоверцев Анна Варда вот уж три года все равно что погибшая, сгинувшая без следа и памяти при штурме Константинополя. Падение Великого города стало и ее падением, и она лишь могла надеяться на милостивое снисхождение Господа, но не людей одной с ней крови и веры. Не только любовь, но и собственная гордость преграждала ей путь назад: наложница мусульманина, мать его ребенка, она лишилась своих корней и родства так же, как некогда Заганос-паша. Матушка, без сомнений, раскрыла бы объятия возвратившейся дочери, но каким словом повстречал бы сестру брат, а жена брата – золовку? Не захотели бы они укрыть семейный позор под монашеским покрывалом, отправив Анну с глаз долой до конца дней замаливать грехи настоящие и мнимые?

И вот теперь слова Мехмет-паши засияли перед ней ослепительным светом. Анна с улыбкой взглянула на него, и это сияние словно отразилось в ее зеленых глазах. Отразилось на короткий миг и тут же померкло. Уста, уже раскрывшиеся для ответа, сомкнулись, и ромейка, поникла головой. Другое препятствие, куда более суровое и неодолимое, чем султанский гнев, предстало перед ее взором.
– Священник не обвенчает меня с иноверцем, – кусая губы, проговорила Анна тихо. Ладони, прежде согревавшие ее, лежали на плечах каменной тяжестью. – Он… потребует, чтобы жених принял православие.
Она на миг задержала дыхание, борясь с душившими ее слезами. Как бы ни возрадовалась ее душа подобному невозможному повороту, разум Анны был достаточно светел, чтобы понимать, что тем самым ее муж сомкнет на своем горле смертоносную петлю.
– Потребует ли твой имам, чтобы я отреклась от своей веры? Потому что если так… – она с мольбой посмотрела на Мехмет-пашу и покачала головой.

К чему ей в надменной гордыне было желать большего, забыв, что тогда и с нее спросится больше? Разве ей было недостаточно того, что ее возлюбленный всякий раз спешил к ней без промедления? Не слыша слов любви, разве не видела она ее во взгляде мужчины, прикосновениях его рук, в знаках уважения и привязанности? И не наказание ли теперь ее глупости и тщеславию, что не великий визир желает взять в жены деву из рода Варда, а лишенный всего изгнанник?
Она сердилась за подобные мысли на себя и отчасти на Заганос-пашу, зная, что несправедлива, но поделать с собой ничего не могла. Сердилась за то, что он не мог поменять устоявшийся уклад жизни, за то, что был с нею так мало, за то, что позабыл давнюю их встречу и не вспомнил даже после ее слов.

 Отправлено: 03.12.10 01:07. Заголовок: Горячность, выказанн..

Горячность, выказанная Анной, была слишком хорошо понятна слушавшему ее Мехмет-паше: он был слишком мал, когда рука сакирди* отторгла его не только от груди матери, но и от веры христовой, и слишком тесно сошелся с имамами бекташи, трактовавшими различия вер в духе своего учения. Но переменить веру, как платье, отставленный визирь почел бы бесчестным и недостойным делом.
Слова Анны пробудили в нем глубокую благодарность за то, что та не пожелала воспользоваться его опрометчивостью и незнанием; склоняясь к ее лицу, он спросил, заглядывая в глаза, которые сейчас без искажений показывали все, что радовало или терзало ее душу.
- Разве я когда-нибудь требовал, чтобы ты перешла в ислам и посещала со мною мечеть, как это положено наложнице знатного человека? И разве я хоть раз воспрепятствовал в том, чтобы ты читала в этом доме свои молитвы - не в дни моего отсутствия, а в те часы, что мы проводили вместе, за одним столом, или деля ночью одну постель? Разве я когда-нибудь спросил тебя, крестила ли ты нашу дочь?

Боясь, что Анну испугает обращение к этой тяжелой теме, мужчина обхватил рукой плечи ромейки, прижимая ее к себе и продолжая беседу о том, за что оба они могли снискать отторжение и позор близких.
- Я не задавал тебе этих вопросов потому что думать иначе - значило бы оскорбить тебя. Я признал твое право растить девочку в своей вере, как ты, надеюсь, признала бы и мое - в том, чтобы воспитать мальчика воином Али. Ты спрашиваешь, заключит ли наш брак имам, не заставит он тебя изменить Исе, которого ты почитаешь, как господа? Я отвечаю тебе - да будет так, оставайся в своей вере, а я останусь в своей. Теперь, когда меня более не связывает присяга, я могу взять тебя в жены, и ни один человек не скажет об этом браке дурного слова. Захочешь ли ты отбыть к новому месту уже после этого, или решишь, что для жителей Эдирне все должно оставаться в тайне - право решить это я оставляю за тобой.

* учитель-евнух в школе янычар

 Отправлено: 04.12.10 11:16. Заголовок: С минуту Анна молча ..

С минуту Анна молча смотрела на Мехмет-пашу, а потом с тихим вздохом прижалась щекой к его плечу. Человеческой природе присуще желать большего и лучшего жребия, не довольствуясь малым, но сейчас ромейка была вынуждена признать, что в словах отставленного визира много правды. Участь Анны Варда могла быть куда худшей, а выбор для нее между верой и сердцем куда более мучительным, да и сам этот выбор, пробужденная в ней любовь, не был ли милостью, явленной ей Создателем…

– Да будет так, – повторила она, кладя ладонь поверх мужской руки.

Мысль о фатуме и роке, более свойственная востоку, нежели западу, мелькнула у нее. Анна против воли вспомнила короткий миг разочарования, когда узнала, прежде чем впервые прижать к себе новорожденного младенца, что произвела на свет не мальчика, первенца и наследника. Теперь же она понимала, что Господь всеблагой подарил ей радость материнства, не отравленную горечью и страхом когда-нибудь увидеть, как ее первое и горячо любимое дитя отдаляется от нее, становясь чужим по духу и вере.

– Завтра же, – проговорила она и, подняв взгляд на Мехмет-пашу, добавила уже тверже и решительней, – завтра, чтобы ты не подумал, что я боюсь или колеблюсь, или не желаю ныне взять тебя мужем. Перед Богом, в сердце своем, я уже назвала тебя супругом, и мне все равно, по какому закону ты наречешь меня женой перед людьми.

 Отправлено: 06.12.10 00:31. Заголовок: Сошедшиеся над перен..

Сошедшиеся над переносицей брови мужчины дрогнули, изглаживая глубокие вертикальные складки и словно разгоняя думы, в которых он хотел и не имел силы покаяться. Несколько раз Мехмет-паша сжимал пылающими руками плечи женщины, с такой опрометчивой доверчивостью отдавшей ему свою судьбу - теперь уже добровольно, с полным сознанием своей власти и того, как глубоко в его сердце вошла и она, и дитя, завершившее их земное предначертание. Что таить греха: даже сейчас лежащий в колыбели ребенок казался ему чем-то странным, не принадлежащим к этому миру, чем-то, что отнимало у него, господина, часы без того короткой близости с его наложницей. Другие дела и заботы занимали его, и за все время мужчина едва ли десяток раз принял на руки маленькую Марию, втайне досадуя, что первенцем его не был наследник мужского пола. Девочка, дочь, занимала место не в его сердце, но только в далеких и тайных планах, о которых второй визирь когда-то говорил будущей наложнице: связать себя с семьею султана, выдав замуж Марию за молодого наследника.
Немилость и опала разрушили его замыслы, превратив вчерашнего царедворца в обычного человека, отца и мужа, близким которого нечего отдать ему, кроме себя самих. И которому тоже нечего было отдать им, кроме самого себя.

Поэтому ладони Мехмет-паши раз за разом ослабевали на плечах Анны: страх, впервые пробравшийся в его сердце, не желал покидать новое жилище, ища новую и новую пищу.
- Поклянись!- с пристрастием палача, вымогающего признание у своей жертвы, изгнанник в который раз привлек к себе Анну, пронзая ее сталью своего взгляда.- Поклянись мне своим Господом, что не по принуждению, не из жалости ты готова разделить мою судьбу, что не опасность позора вынуждает тебя стать женой того, кто сам опозорен! Обещай, что не торжество и не месть теперь живут в твоем сердце, и что бальзам, который ты готовишься пролить на мои раны, не скрывает подлитого моими врагами яда! Вам, христианам, даровано отпущенье грехов - мы же должны будем предстать перед в свой последний день в той же одежде, что соткали сами себе своими поступками день за днем и час за часом! Не дай мне закончить жизнь безумцем, ненавидящим собственное потомство и пережившим своих детей лишь потому, что доверился жажде любить тебя и быть любимым. Мой старый наставник,- проговорил он, словно желая смягчить в глазах женщины жестокость требуемой клятвы,- любил рассказывать мне одну сказку о жене рыбака, которая десятки лет терпела, чтобы потом предать того мучительной смерти. Не заставляй меня умирать тысячекратно уже после своей смерти от того, что тебе удалось растопить мое железное сердце!

 Отправлено: 06.12.10 11:52. Заголовок: Анна медленно отстра..

Анна медленно отстранилась, чтобы внимательно и серьезно взглянуть в лицо Заганос-паше, искаженное неизбывной мукой сомнения, лишь в глубине зеленых глаз гречанки золотистыми искрами вспыхивали и таяли огоньки невольного гнева, печали и совсем чуть-чуть ласковой насмешки.
– Ты не поверишь слову, которое назавтра я дам твоему Аллаху? – произнесла она. – Не веришь словам, что я сказала тебе сегодня?

Не так уж неправ был опальный визир, подозревая в решении Анны желание узаконить свое положение, подспудный женский страх остаться покинутой и навеки опозоренной, заботу матери о будущем своей дочери… Однако лишь ангелам в небесных сферах и демонам в кругах ада дано нести в себе воплощение чистой бестрепетной любви либо зла и вселенской мерзости, а слабая человеческая душа – это бурлящий и неостановимый вихрь движений добра, зла и себялюбия, длительных или сиюминутных; и добродетельным следует почитать то сердце, где черные порывы недолги и нечасты.
Даже если бы Анна Варда глядела бы в собственную душу бестрепетным и беспристрастным взором, и то она вряд ли нашла в себе силы признать, что и страх, и жалость, и честь, не позволяющая покинуть поверженного, звучат в ней, потому как безумием и жестокостью стало бы в том признаваться теперь. Но ромейка слушала голос того чувства, которое владело ею в эту минуту сильнее всего.

Она приложила пальцы к искривившимся губам мужчины, словно желая удержать прочие горькие слова прежде чем они ядом прольются на его сердце и темным облаком лягут на душу, и без того наполовину пребывающую во тьме.
– Я знаю эту сказку, Мехмет, – улыбнулась ромейка, умолчав, что именно он некогда поведал ей эту историю, – и ныне думаю, что та жена не любила, ибо любовь не завидует, не мыслит зла, а всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает… – последние слова послания самого сурового из апостолов* слились в неясный шепот, поскольку вместо тонкого пальчика к губам Мехмет-паши прикоснулись теплые уста Анны.


Открыть

* 1-е Послание апостола Павла Коринфянам.

 Отправлено: 08.12.10 11:03. Заголовок: Правду говорят стари..

Правду говорят старики, что две души сливаются в поцелуе, отдавая друг другу свои страдания, веру и память - и потому скоро теряет их тот, чьи губы дарят знойные ласки без счету, подобно соловью, что каждый вечер рыдает надо всеми розами мира. И эта правота были ли виной, или слова Анны, что каждый раз смолкали, заглушенные стыдом или страстью,- но только в ее дыхании изгнаннику почудился вдруг аромат цветущих лип и дорожной пыли, поднятой ногами паломников. Ветром, несущим золотистую цветень, коснулись его лица руки Анны - и через время, сквозь бесконечные годы войн, осад, пролитой крови, белых знамен и почерневших стен городов распахнулись глаза крошечной ромейки, которую когда-то угощал финиками полный надежд султанский лала.
В изумленьи отпрянув, Мехмет-паша смотрел на женщину, которую привел на свое ложе, мать своего первенца, ту, что еще влажными после поцелуев губами поклялся назвать своей женой. Неужели Аллаху было угодно свести их в дивном месяце мае, и неужели это дитя, когда-то с испугом внимавшее его страшной сказке, готово теперь передать ее на свой лад?
- Ты?- сам не понимая, о чем спрашивает, проговорил он; рука торопливо коснулась лица Анны, отводя назад темные волосы, как будто мужчина пытался стереть с чистого образа следы времени, боли и слез.- Это ты была... Расскажи мне ее. Расскажи эту сказку!

 Отправлено: 09.12.10 22:00. Заголовок: В уголках губ гречан..

В уголках губ гречанки затаилось лукавство, на кончике языка трепетала разгаданная тайна, готовая окончательно развеяться по одному ее слову. Искоса метнув быстрый взор на Мехмет-пашу, она потупила глаза с тем же девичьим кокетливым смущением, каким некогда ромейская малышка испытывала бродягу-паломника.

– Я сильно изменилась, а ты совсем нет, – наконец произнесла Анна, найдя извинение слепоте и беспамятству мужчины. – Потому-то ты и не узнал меня.

Отбросив за спину длинные пряди, она оперлась левой рукой о груду подушек, которыми по восточному обычаю изобиловала широкая постель. Будто бы представляя мужчине возможность получше рассмотреть ее с уверенностью женщины, которая не боится, что в ее красоте найдется изъян, или же вовсе к ней равнодушная.

– Если ты желаешь, чтобы на сей раз я говорила… Слушай же, – продолжила Анна, и голос гречанки звенел и струился подобно расплавленному серебру. – Возможно, старик был и умен, и мудр, советуя сыну правителя использовать людские слабости, пороки и страхи и заполучить собственную силу, потому что добродетелям и чужой силе следует довериться. Я всего лишь женщина и не могу превзойти тысячелетнюю мудрость, – гречанка ненадолго умолкла, словно собираясь с духом перед неким важным признанием. – Но ведомо мне и моей душе, что любовь – это не порок и не добродетель. Не долг, что взыскивается заимодавцем с должника, не меч, который нужно закалить испытанием… Это дар, который каждодневно рождается в сердце, обновленный, будто свежий родниковый ключ. И не во власти человека по сиюминутному желанию пробудить или заглушить его в чужом сердце, ему дано лишь сделать выбор, принять или отвергнуть.

 Отправлено: 09.12.10 23:20. Заголовок: Потрясенный, не в си..

Потрясенный, не в силах сказать ни слова, мужчина провел дрожащей рукой по лбу, словно пелена, много лет застилавшая мир от его взора, наконец, спáла, вернув - а, может быть, и впервые открыв - ему возможность различать свет и тьму, истину и ложь, цель, которой он пытался достичь долгие горы, алмаз неграненый, что манил через страны и горы - и золото, которым можно купить все в скоротечной земной жизни, но которым не вымостить дорогу к чужой душе, ни к тенистым садам Рая.
- Нет божества кроме Бога!- прошептал он, глядя на женщину так, будто не волосы она распустила сейчас перед ним, а ловчую сеть, в которой, неузнанное, трепещет и бьется ожившее сердце.

... Суфии учат: лишь только тот может поймать дичь, кто бежал за ней, и что очищенный огнем может в одну из ночей испустить мучительный вздох и любовь унесет его. Глаза сердца видят сияние любви, говорил посланник Аллаха, оно вдыхает и слышит любовь - но нафс аль-амарат, животная душа человека, яркими красками и соблазном земного побуждает его свернуть с пути правды. Мало желать: нет, шаг за шагом нужно пройти, через муки и страсти, чтобы в конце концов отдать свою душу во власть очищающего ревущего пламени.
Тогда, словно птица феникс, душа распахнет свои крылья, Мейджнуну будет дано узреть красоту Лейли, и успокоение снизойдет на доселе метавшегося в поиске дома.

Сейчас его волосы были подернуты сединой, и копыта его коня отпечатались на лице половины мира; его волей и силой изменена была судьба многих тысяч людей, людей в прошлом и в будущем - а он сам сидел на постели, не в силах отвести глаз от смущенно улыбающейся женщины, желая сказать - и поняв, что для слов, посланных Аллахом нет и не придумано еще человеческих слов.
Духовный джихад, излечение от неверие - вот что принесла правоверному девочка из далеких земель, почитавших ислам за язычие, а детей его - за волков и львов, кружащих вокруг аки зверь рыкающий.
Заганос-паша смотрел на нее - и пламя, бушевавшее в нем, выжигало в сокровенной глубине знаки веры.

- Ты испепелила мне сердце,- едва слушающимися губами вымолвил он.

 Отправлено: 10.12.10 21:52. Заголовок: Анна едва ли думала ..

Анна едва ли думала пробудить своими безыскусными речами ту бурю и тот огонь, сжигавший сейчас душу Заганос-паши. Однако гречанка была не ангелом, несущим божественную весть, но земной женщиной, и потому ее глаза с жадностью и изумленным неверием читали знаки ее власти над мужчиной, которые Мехмет-паша ныне не таил и не стыдился. И как знать, не вспомнилось ли ей в эту минуту предсказание одного мудреца из Шираза. Впрочем, сам бы старец рассмеялся и не поверил такому – старикам не место в желаниях и кипении чувств молодости.

Вытянув тонкую руку, подушечками пальцев Анна мягко прикоснулась к обнаженной смуглой груди, ощущая глухое и быстрое биение.
Настолько ли переменилась она за пролетевшие три года, раз слову мужчины она склоняет слух радостней, чем к божественным заповедям? Если бы нашелся бесчувственный инок или скопец, упрекнувший бы в том ромейку, она бы возразила, что Господь не может приветствовать жестокость и порицать любовь, не может отторгнуть от себя свою дочь за чувство, что она питает к иноверцу. Проклинаемому греху не могло быть послано благословением прелестное дитя, что мирно спит в колыбели.

– Я слышу, как оно бьется, твое сердце… – возразила Анна с лукавым простодушием. – Но, возможно, я его слышу оттого, что и мое сгорает в том же пламени?

 Отправлено: 13.12.10 17:59. Заголовок: Ни лезвия сабли, ни ..

Ни лезвия сабли, ни раскаленные брызги греческого огня, ни смола, ни кипящее масло, ни ожог от выпущенной в упор пули,- ничто доселе не причиняло Мехмет-паше такой странной, томительной боли, как скользящие по горячей коже пальцы Анны Варда. Наверное, так же чувствует себя змея, едва сбросившая старую кожу, и каждой порой тела осязающая камни и траву, и целый большой мир вокруг - с той лишь разницей, что мир сейчас лежал в узкой женской ладони и, подобно бальзаму, прохладой проливался на его рану. Закрыв глаза, он сосредоточился на руке, что касалась его тела. Казалось, что он был исчерченным камнем, прибрежным песком, на котором остались следы армий, жестоких битв, древних чудовищ; высохшие моря просыпались на них едкой солью, обрушившиеся горы окрасили их красноватой крошкой гранита и чернотой базальта. Ни буря, ни землетрясение, ни искры султанского гнева не могли выплавить этих следов, стереть их с окаменевшего сердца - и так легко, слово за словом, стигму за стигмой, знак за знаком, выглаживала их чистая легкая вода.

Неужели и вправду то дитя, что он некогда держал на коленях, расцвело в тихи пышных садов?

Мехмет-паша поднял веки, вглядываясь в лицо Анны, хотя он и не помнил, и ни за что бы не вспомнил ни детских черт, ни голоса,- одно лишь прикосновение, запах весеннего дня, звон колоколов и текущее по небу, играющее сквозь ветки цветущих лип, золотое солнце. Как человек, наяву обретший то, что некогда видел во сне, он пытался уловить в чертах женщины то, что должно было давно уже пробудить его память и исподволь, не давая покоя, влекло его к ней, как загадка, как солнце, укрытое облачным покрывалом.
И словно желая окончательно убедиться, мужчина поднялся с ложа и, подойдя, наклонился к кроватке, в которой, смежив голубоватые веки, спала его дочь.

- Я... не помню,- почти с мучением, с ускользающей надеждой вглядываясь в малютку, произнес он.- Твои слова тревожат меня, но, как я не силюсь, лицо твое словно скрыто густой вуалью. Ты осталась такой же, как была,- коснувшись рукой влажного во сне лба ребенка, с трудом вымолвил мужчина.- А я стал стариком, чье лицо изрыто морщинами, на чьем теле уже нет места от шрамов. Мой ученик отторг меня, моя армия теперь повинуется не моим приказам. Царства, что я построил, рассыпались в прах, и плоды, что я принес к ногам владыки, наполнены черной гнилью. Моя жизнь прошла безвозвратно...

 Отправлено: 13.12.10 20:21. Заголовок: Поначалу с недоумени..

Поначалу с недоумением, а затем с мягкой улыбкой смотрела Анна, как Заганос-паша отошел от нее и склонился к колыбели, будто ища тайного ответа в ребенке.
– Твоя дочь больше похожа на тебя, – чуть усмехнувшись, заметила гречанка, видя в Марии лишь чужой образ. Так человек охотнее узнает себя в перевернутом отражении в зеркале, привычном зрению, чем в наиточнейшей копии из плоти и костей.

Однако улыбка бледнела на губах Анны, пока она слушала дальнейшие сетования.
«А как же я? – захотелось ревниво воскликнуть ей. – Разве я значу столь мало, несмотря на все твои клятвы, что не смогу утешить тебя?» Походы и завоевания, о которых сокрушался недавний Великий визир, лишь отнимали у Анны ее возлюбленного, разделяли предводителя мусульманского войска и христианскую пленницу, и потому она могла сопереживать и сочувствовать Мехмет-паше, но не в силах была ощутить ту же разъедающую горечь разочарования.

– Никто и ничто не отменит и не развеет того, что сделано – хорошего или дурного, – спокойно ответила она, хотя это спокойствие далось ей без той безмятежности, которой был наполнен ее голос. – Можно отвернуться, можно солгать, но позабыть нельзя.

Умолкнув на мгновение, Анна выловила из рассыпанного ожерелья слов Мехмет-паши сверкнувшую перед ней подобно особо крупной жемчужине фразу.
– Твой ученик… – медленно повторила она, начиная постигать тайный смысл событий, что прошли перед ее детским взором. – Тогда там… возле церкви был..?

Она поспешно поднесла ладонь ко рту, будто удерживая испуганный возглас оттого, что ей довелось лицезреть повелителя правоверных, но на самом деле скрывая улыбку при воспоминании о том, как будущего султана побили ромейские мальчишки.

 Отправлено: 14.12.10 12:53. Заголовок: - Моя дочь,- повтори..

- Моя дочь,- повторил Мехмет-паша, тяжело опуская голову и прижимаясь лицом к резной спинке кроватки. По традиции, колыбель для первенца отец должен сделать собственными руками, и лишь узорчатое изголовье, покрытое причудливыми узорами, обвитое многочисленными нитями оберегов и пестрыми ожерельями - подарками будущей чернобровой красавице или юному воителю - дозволяется отдать в чужие руки. Блуждающий взгляд отца скользил по цветам и листьям, покрывавшим дерево, по крыльям невиданных, шитых золотом птиц, украшавших лазурный полог, по серебряным игрушкам, что были подвешены в изголовьи... Такой ли судьбы он хотел для своих потомков: изгнание и забвенье, такие ли клятвы шептал сидящей перед ним женщине, завлекая ее снова и снова на свое ложе?
Пальцы мужчины коснулись гладкого детского лба, отводя мешающие темные кудри - и тут же отдернулись, как если бы он боялся или не решался прикоснуться к младенцу.

- Похожа на меня?- с горькой усмешкой повторил он слова Анны, уловив в них одному ему понятный смысл.- Такая же рабыня, что по прихоти хозяина должна уходить или возвращаться, услаждать его прихоти - и быть выброшенной прочь, когда прийдет черед более молодой. Я хотел посадить ее на трон повелителей мира,- мечущийся взгляд блеснул на Анну, полный боли и стыда за собственное бессилие, за крушение своих блистательных планов,- а теперь должен молить Аллаха, чтоб ее пожелал взять в жены какой-нибудь мелкий тимариот, чтобы она не окончила свои дни старой девой, на потеху моим врагам. Если, к тому времени, когда ей прийдет пора выйти замуж, ее отец еще будет жив, и у него еще останутся враги...- рука мужчины взлетела ко лбу, безжалостно стиснув виски; изумрудный перстень на ней отсверкнул ядовитой зеленью, похожей на глаз змеи.

 Отправлено: 14.12.10 21:22. Заголовок: Анна приподнялась на..

Анна приподнялась на постели, всем телом подавшись к дочерней колыбели, взметнув руки в оберегающем жесте, будто Заганос-паша немедля желал принести девочку в жертву своему честолюбию и гордыне.
Если мальчик, которого маленькая ромейка узнала в Константинополе, остался прежним, побуждаемый к жестокостям воспитателем и собственным нравом, то о крушении надежд Великого визира Анна сокрушаться не могла, уподобляя планы породниться с султаном смертоносному желанию влить в жилы драконью кровь.

При взгляде на мужчину, склоненного к спящему ребенку, жалость, сжимавшая сердце Анны, рассеивалась, да и нуждался ли он в жалости, как на миг ей показалось в ослеплении любви? Она ощутила на губах горький привкус, так хорошо знакомый ей, предвестник необдуманных слов и ссор.
– Не ты ли призывал не хоронить тебя раньше времени, а теперь сам хочешь водрузить могильный камень над той, чья весна еще даже не зацвела? – с холодностью спросила ромейка. – Или вся твоя сила и доблесть заключались в тех знаках отличия, что дал тебе султан? Я в это не верю и никогда не поверю! – выдохнула она, устремив на Мехмет-пашу вспыхнувший взор – взор женщины, рожденной повелевать, а не скромно цвести в тиши и уединении сераля.

 Отправлено: 14.12.10 22:36. Заголовок: Отставленный визирь ..

Отставленный визирь выпрямился, как будто слова, что говорила ему женщина, прозвучали громом, раздавшимся среди безоблачных небес. Впервые за время, что ромейка делила со своим господином не только ложе, но и его честолюбивые мечтанья, голос ее поднялся против воли мужа, как будто обещанное им величие было для нее не наградой, а тяжким крестом, грозившим переломить под корень хрупкий цветок, умертвить дитя, что лежало теперь в колыбели, не ведая о бурях, проносящихся над его головой.
Как покрывало, сорванное им в злосчастный - или счастливый - день с головы юной ромейки, обнажило ее красоту, так и это признание впервые открыло изумленному осману подлинные чувства Анны, тот страх, что, казалось, испытывала она перед венцом царя царей, то отвращение, что питала она к власти завоевателей своей собственной крови. Три года прошло, и, казалось, дитя должно было соединить их - но вместо этого лишь усилило пропасть, что пролегала между неукротимым воителем и той, что взошла на его ложе в день покорения города.

Не отзвучи немногим ранее под пологом нежные и страстные клятвы, не принеси Анна Варда томящую душу клятву стать его женой - тут бы и окончился ее земной путь, прерванный рукой мужчины, обнаружившего, что и его сан, и его чаянья чужды, а то и враждебны ее сокровенному желанию. Но теперь, когда глаза его могли различить знаки, начертанные не на летучем воздухе языком, а в самом сердце - ее желанием, мужчина мог лишь в изумлении смотреть на ту, что так неожиданно осмелилась перечить своей и его судьбе.
- Участь стать супругой султана кажется тебе недостойной нашей дочери? Но что тогда ты предпочла бы для нее - темную клетку в монастыре в Мистре? Невольничий рынок в венецианской колонии? Зачем тогда ты осталась подле того, кто так близок к всему, что тебе ненавистно? Что еще мог желать Великий визир для своей дочери?!

 Отправлено: 14.12.10 23:15. Заголовок: В молчании Анна смот..

В молчании Анна смотрела на Мехмет-пашу и впервые увидела за его устремлениями что-то иное, нежели честолюбивые желания возвысить и укрепить свой род. Действительно, в чем еще мог видеть Великий визир счастье своей дочери, как не в величии и возвышении, к чему всегда стремился сам?

– Нет, – тихо произнесла ромейка, – напротив, я боюсь, что этот венец слишком велик и тяжел для Марии. Тебе ли не знать, что на султанском ложе более шипов, чем розовых лепестков, и ты не должен осуждать меня за то, что мое сердце предвидит прежде всего опасности, а не почести и славу.

Неторопливо сойдя на пушистый ковер, Анна подошла к колыбели и примиряюще возложила ладонь на резное изголовье. Прямо и открыто посмотрев на османа, она прошептала, краснея, но не отводя взора, будто с данным ей словом ромейка отбросила смиренность невольницы, как в купальне отстраняла от себя одежды:
– Мои желания не уходят выше того, чтобы она когда-нибудь полюбила своего мужа так, как ее мать любит отца.

 Отправлено: 16.12.10 15:14. Заголовок: Не единожды и не два..

Не единожды и не дважды, дерзкими речами и откровенными ласками, по своей воле и чужому наущрению пытались юные девы занять место, принадлежащее ромейкой пленнице - если не в душе Великого визиря, то хотя бы на его ложе. Если от дружеских глаз нельзя скрыть смех и любовь, то от глаз зависти невозможно спрятать даже поседевшего волоска. Когда стан Анны утратил гибкость, а затем и округлился в ожидании будущих родов, честолюбивые родичи и предприимчивые владельцы наперебой пытались соблазнить султанского советника прелестью отроковиц, по возрасту иногда годившихся ему во внучки. Но каждая такая попытка, казалось, лишь увеличивала желание, светившееся в глазах мужчины при взгляде на ту, что он взял без благословения матери, и которая должна была бы молить своего бога лишь об одном: чтоб из ее чрева вышел неутомимый мститель. Не дитя ласк, запрещенных для христианки, должна была выносить дочь повергнутого народа, а того, кто поверг и опрокинул бы своего отца, продлив таким образом порочный круг убийства и насилия.
Но природа мудрей человека - и дочь, столь желанная мужчиной, и еще до рождения обреченная им в кабалу, разрушила замыслы и насмешницы-судьбы, и своего одержимого родителя; а теперь еще и слова самой Анны, удивительные и странные, поколебали твердыню его воли. Травинкой, пробившейся между дорожных камней, между гранитными плитами зданий, побегом, что расцветает над рухнувшими дворцами цезарей, цветком, что над могилой раскрывает осыпанные росой лепестки - так теперь звучало для него нежелание женщины прикасаться к венцу, что обрек смерти ее родину; золото его рассыплется в прах, драгоценные самоцветы потухнут, и лишь потомки этой травы и этих цветов будут помнить, как некогда возвышался над миром грозный владыка, и как сотрясала землю поступь его непобедимого войска.
Так много раз, отвергая то нежные взгляды, то страстные прикосновения, ага янычар спрашивал себя, что мешает ему насладиться столь щедро обещаемой лаской, и почему только одно тело заставляет его снова и снова пылать от желания. Ни в полной опасностей юности, ни во время походов, ни подчиняя силой, ни снисходительно принимая чужую страсть - никогда не был он так же одержим жаждой наслаждения и жаждой продления жизни. Но теперь тайна эта, казалось, открылась для его взора - и ответ на вопрос оказался так сложен и прост, как улыбка младенца, спящего сейчас в колыбели.

Сердце мужчины забилось быстрее от слов Анны, тех, что он так долго понуждал ее сказать, но так и не услышал. Теперь же они сами, казалось, спорхнули с ее сладостных розовых уст, чтобы дать отверженному понять разницу между взятым силой и отданным добровольно.

Руки его обвились вокруг стана гречанки, лаская его и уже предчувствуя, желая увидеть в нем скорое зарождение новой жизни; задохнувшись, опьяненный своими видениями, Мехмет-паша произнес:
- Клянусь Аллахом, чтоб исполнились эти слова, мы должны торопиться, чтоб зачать для нее брата, родного по крови; ибо ни один человек, не в прошлом, ни в будущем, не испепелен был любовью, как ее отец - к ее матери. Мое царство - в твоем изголовье, моя нива - твои бедра, и пурпур одежд не одевает так плечи царей, как я одет волосами твоими. Прими меня, как мужа, но не завтра, а сейчас, Анна Варда - и пусть наши боги простят тебя и меня, а до людского суда ни мне, ни тебе нет больше дела.

 Отправлено: 16.12.10 22:14. Заголовок: Если Мехмет-паша доб..

Если Мехмет-паша добивался от своей наложницы признаний – не тех, что обычно она молчаливо или с невнятным шепотом дарила ему ласками и нежной покорностью, но облеченных эфемерной и манящей плотью слов – то и Анна втайне ожидала от него того же. Минуту назад, затаив дыхание, она ждала вспышки гнева за свою строптивость и непокорство, а теперь упивалась неосторожными и страстными речами, как иная самозабвенно украшает себя жемчугами и рубинами.

Но все же узкая рука взлетела вверх, касаясь горячих губ мужчины, словно пытаясь уловить в ладонь сокровенные слова, как будто те и вправду были драгоценными каменьями.

– Тише, – прошептала гречанка, бросив быстрый взгляд на колыбель. Однако не только волнение о спокойном сне малышки, который не желала тревожить мать, руководило ею. Суеверный страх, что смелой похвальбой осман может навлечь на них беду, овладел душой Анны. Они все еще Эдирне, слишком близко от власти султана, и слишком недавней была опала, настигшая вчерашнего великого визира… И слишком хрупким гречанке казалось ее счастье, только-только получившее право заявить о себе.

– Тише, – повторила она, смягчая свои слова улыбкой, и чуть высвободилась из тесного кольца объятий, отступая, зовя и маня. На дне зеленых глаз вспыхивали золотистые дразнящие искры, когда гречанка заботливо спросила, искушая или испытывая мужчину плотским удовольствием, какое иные из них предпочитают лобзаниям самой нежной гурии. – Ты не устал с дороги, не желаешь вкусить ужин, что так старательно готовили для тебя в этом доме?

 Отправлено: 17.12.10 00:06. Заголовок: Если бы от Кале-мегд..

Если бы от Кале-мегдан* до Эдирне пришлось пройти втрое больше, и если бы не трех, а десять коней заморил изгнанник на этой дороге позора - ибо нет ноши тяжелей, чем сокрушенное сердце, и нет шпор острее, чем слова чужого сочувствия - то и тогда бы боль свою и свои сомнения оставил Мехмет-паша сейчас у подножья широкой постели. С любой высоты может упасть мужчина, любой сан и любое богатство могут быть отобраны у него коварной судьбой - но раз за разом он будет подниматься с земли, разгибать усталые колени, чтобы пойти на тихий голос женской любви. Потому что не вставший с земли все равно что мертвый, но тот, кто не откликнулся на зов своей женщины, просит ли она о помощи или призывает на общее ложе - хуже мертвого, пятно на пурпуре царского плаща и ненужное бремя земле.
Юность Анны была худшей пыткой для седины его висков, а атлас ее кожи - укором рубцам и шрамам. Но как курильщик, что вновь и вновь приникает к трубке с опием, полагая свои видения лучшей заменой миру, так и отвергнутый визирь готов был предпочесть запретный хмель ее уст всем соблазнам земли.
Снова, снова и снова.
- Да, я голоден и устал - но мой голод знает лишь одно насыщение, а моя усталость жаждет лишь одного отдыха,- пытаясь догнать гречанку дыханьем полуоткрытых губ, проговорил он.

Открыть

* Белградская крепость

 Отправлено: 17.12.10 22:30. Заголовок: Удерживаемая кольцом..

Удерживаемая кольцом сплетенных рук, Анна не могла уйти далеко, да и не стремилась прервать сладостный плен, сковывавший ее не тяжелой цепью, а легчайшей шелковой сетью соблазна. Но не пальцам ли вышивальщицы знать, насколько крепки эти невесомые и тонкие на первый взгляд нити.

Обхватив ладонями смуглое лицо, Анна подняла свое навстречу ищущим устам, глядя на Мехмет-пашу блестящими глазами, словно зеркальная гладь воды в лунном свете, отмечая и не замечая изменений в его облике за долгое – а теперь, казалось, мгновенно пробежавшее – время разлуки.

– Ты приехал ко мне, – выдохнула она, улыбаясь, уже не пугаясь силы мужского желания, как бывало с ней поначалу, хотя робость и стыдливое смущение не совсем оставили ромейку. Расцветшая в тиши византийского гинекея под строгим и неусыпным оком православных икон, Анна не обрела нескромной непринужденности гаремных красавиц, и Заганос-паша не требовал от нее того, быть может, в выборе своем послушав не заглушенный, не вытравленный до основания голос греческой крови. – И я не боюсь больше.

 Отправлено: 22.12.10 00:15. Заголовок: ... Когда сорокалетн..

... Когда сорокалетний Мурад, заключивший перемирие с хунграми, внезапно удалился от дел ради ласк своей юной возлюбленной, полками янычар овладело брожение. Лишенные семей и самой возможности проводить время в обществе женщин, воспитанные в презрении к роскоши и сладострастию, львы ислама не нуждались в подстрекательствах,- а сила, какую они уже обрели в Османской империи, лишала их страха перед гневом властителя. Язвительная же улыбка, блуждавшая по губам не достигшего еще и тридцати лет ага янычар, служила им ручательством в полной безнаказанности - и напоминанием, что от их рыка порою шатались подножия тронов.
Именно этой улыбки султан не простил ему после своего возвращения на трон; не решившись сместить боготворимого солдатами командира, он унизил советника, сместив его с должности второго визиря и отдав его место и его доходы Махмуду Ангелу,- и оне же появилась вновь на лице Заганос-паши, когда его ученик, юный султан, опустил саблю, с которой бежала и падала на землю красным дождем кровь прекрасной юной женщины.

Но сейчас, задыхаясь, не чувствуя ничего, кроме напора крови, бьющейся в жилах, семени, сжигающего его бедра, сорокалетний мужчина, изгнанный визирь, отлученный военачальник, поверженный покоритель Византии понял, что может и готов захлопнуть дверь своего дома, чтобы не впускать туда больше призраки земных искушений. Только одна мысль осталась в его гаснущем разуме: сегодня, сейчас познать эту женщину, насладиться ей на своем ложе,- чтобы зачатое нынче дитя стало ему подтверждением и обещаньем, что он - не бесполезное бремя на этой земле.
- Анна!- простонал он, всем телом подаваясь навстречу призывным объятиям, оплетенный сетями темных кудрей и опьяневший от запаха женского лона. Да, то была правда: как муж и владыка вступил, познал исламский воин покорившуюся Византию - но правда была и в том, что, соединенный с ней, он перестал быть неукротимым варваром, юношей, в сердце которого бурлят, не ведая выхода, алчность к чужому и собственная растущая сила.

... Не прерывая бесчисленных поцелуев, Мехмет-паша уложил свою невесту на постель, и наклонился, вглядываясь в ее лицо, словно пытаясь понять, чем эта хрупкая красота так поразила его сердце. Он смотрел на нее - а тело жило, казалось, собственной жизнью; короткий стон вырвался с губ когда-то безжалостного насмешника, когда произошло то, чего он так долго желал.
- Анна,- дрожа от желания и стремясь одновременно продлить наслаждение, мужчина замер, словно натянутый лук, чью тетиву нерадивый стрелок слишком туго приладил между изогнутыми плечами.
Пальцы, на одном из которых по-прежнему сверкал перстень с изумрудом, переплелись с волосами гречанки.
- Я пришел к тебе,- проговорил он, без поцелуя касаясь губами алых, сладких, словно созревшая вишни, губ.- Потому что соединенное богом человеку не дано разлучить.

 Отправлено: 23.12.10 21:57. Заголовок: Ответом ему стал взд..

Ответом ему стал вздох, слетевший с влажных уст, и затуманенный взор прикрытых в истоме глаз. Лаская, ладонь Анны скользнула по затылку мужчины, не желая отпускать; под его взыскующим взглядом ромейка словно расцветала подобно бутону под живительными лучами утреннего солнца.

«Я больше не боюсь», – сказала она, и действительно не страшилась и не стыдилась она более той власти, что забрал над нею и ее желаниями Заганос-паша, того, что бывали минуты, когда в нем она видела средоточие всего мира. Будто бы осман, как и пообещал в первую ночь, взял себе ее грех, не весь, но половину, как когда-то разделил на двоих хлеб с медом. И теперь она точно пила с его губ ту былую сладость, в которой ей больше не чудилась примесь отравленной горечи.

– Я здесь, с тобой, и не покину тебя, – шептала она, ответно целуя, не боясь ныне открыть свое сердце, как раскрывала тайны своего тела, и не в первый раз прозвучавшие библейские слова наполнились для нее не насмешкой, не пустым притворством, но исконно заложенным в них потаенным смыслом.

В объятиях Мехмет-паши дано было познать надменной гречанке и утрату невинности, и пьянящую страсть, и уроки покорности, однако впервые она чувствовала покой и умиротворение. Назавтра ее ждала долгая дорога, однако предстоящее путешествие не казалось ей труднее того пути, что был уже проделан ею до сего дня.


Эпизод завершен