Отправлено: 25.11.10 14:24. Заголовок: "Не расстоянием меряется близость" - осень 1456 года, Эдирне

 Отправлено: 25.11.10 16:26. Заголовок: ... Маленький домик ..

... Маленький домик в тенистом саду накрыла ночная тьма. От речи, чьи темные воды оставались холодными даже в летние месяцы, от склоненных к ее берегам чинаров и ив, распустивших серебряные косы, камней, то ли вымытых, то ли унесенных руками людей с лежащего неподалеку кладбища - о, сколько сладких стихов было выбито на этих плитах, сколько было пролито слез!- от осоки и пряных, дурманом пахнущих цветов - ото всего вокруг веяло покоем и прохладой.
Стоял конец сентября - Шавваль, следующий за светлым месяцем Рамадана - и первая желтизна еще только подумывала подкрасться к сочным листьям, как будто окончанье поста и милостыня, розданая щедрой рукой, умилостивили Аллаха, и он велел осени отступить.
Радовались этому не столько путники, ибо дневная жара уже стала убывать, и не дети, чаявшие найти а листве спелый орех или янтарное, прозрачное от наполнявшего его сока яблоко; больше всего задержавшийся листопад тешил садовников, в чьи обязанности входило готовить сады к зиме, которая в этих местах бывает довольно суровой.
Один такой садовник - высокий старик с белыми, словно подернутыми инеем волосами - только что покинул сад, окружавший это скромное жилище, через еле заметную калитку в высокой стене. Слегка прихрамывая и мурлыча что-то себе под нос, он направился по дорожке, которая начиналась сразу же от ограды, и выводила, минуя роскошный парк, прямо к фонтанам и цветникам, разбитым вокруг и позади дворца Великого визиря.
Строение это, возведенное еще при греках и лишь подновленное и переделанное рачительными османскими мастерами, выглядело мрачным и древним. Его купол, на фоне которого пронзали облака башни знаменитой мечети, получившей впоследствии названье Старой, а в описываемое время едва разменявшей пятьдесят лет, виднелся со всех концов города, превосходя даже султанский дворец - что давало завистником много поводов ко злым шуткам.

Дворец мало напоминал жилой - и, правду сказать, почти всегда пустовал: Великий визирь за три года провел в новом доме едва ли несколько месяцев. Основным местом его пребывания продолжали оставаться казармы янычар, столько же времени отнимали дела государства - а те немногие ночи, что не требовали дела султана или братьев по оружию, Заганос-паша проводил в маленьком домике, спрятанном среди тенистого сада.
Вот и сегодня, слуги, которым было объявлено о скором возвращении армии из неудавшегося похода на Белый город, старались до седьмого пота, натирая полы и смахивая пыль с роскошных драпировок - однако и они, и гарем, составленный из подаренных султаном и прочими высокими чиновниками пленниц и наложниц, и едва ли хоть раз навещенный равнодушным господином, знали, что все эти приготовления ни к чему не приведут.

И в самом деле: уже давно отгремели литавры и умолкли трубы, возвещающие о прибытии султана в столицу, уже промаршировали и исчезли в казарме разноцветные полчища янычар, уже спустилась прохлада и в городе, взволнованном прибытием владыки, установилось спокойствие - а никто не тревожил роскошных покоев, и ни одна живая душа не польстилась на накрытый изысканными яствами стол.

Заганос-паша отсутствовал.

 Отправлено: 26.11.10 01:22. Заголовок: Похожая суматоха цар..

Похожая суматоха царила в тот день и в доме, укрытом в тени величественного дворца, пусть и осуществленная куда меньшим числом ловких рук, однако в отличие от дворцовых рабов, здешние прислужницы знали, что их труд не будет напрасен, а потому старались вдвое усердней под строгим надзором старшей служанки-гречанки, чей взор не уступал в зоркости глазам орлицы, а привередливость вплоть до мелочей не посрамила бы главного дворцового управителя.
Но не господина старалась порадовать верная рабыня, а госпожу, безраздельно царившую в этой маленькой резиденции вот уж более двух лет.

Хозяйка же в данную минуту находилась в полумраке уединенной спальни на втором этаже, освещенной одной единственной свечой, ласково баюкая двухлетнюю дочь. На малышку самым пагубным образом подействовал всеобщий переполох: раскапризничавшись, она никак не хотела засыпать, и лишь материнская ласка утихомирила проказницу.

Неслышным шагом поднявшись наверх, старая рабыня замерла на пороге и тайком сморгнула набежавшую слезу. Казалось, лишь вчера она так же наблюдала за женщиной, склонившейся над дремлющим ребенком, а теперь та девочка прижимает к сердцу собственное дитя. Круг жизни свершил полный оборот.

Молодая женщина повернула голову и с рассеянной улыбкой шепотом пожаловалась:
– Осторожней, не разбуди, она насилу уснула. Иди пока, я спущусь чуть позже, – после чего коснулась губами лба спящей дочери и бережно поправила сбившееся одеяльце.

Служанка кивнула и исчезла столь же бесшумно, как появилась.

 Отправлено: 26.11.10 16:42. Заголовок: Она едва успела спус..

Она едва успела спуститься по темной от времени деревянной лестнице, в каждой ступени которой, казалось, жили духи, стонавшие под человеческой ногой разными голосами, как прямо перед ней вырос высокий смуглый мужчина. Его роскошное одеяние - шитый золотом халат, подбитый куньим мехом, на котором слабый свет лампы играл шелковистым отливом, высокий белый тюрбан и мягкие, шафраном крашенные сапожки - была, тем не менее, покрыта пылью, как если бы нечаянный - или долгожданный - гость явился сюда после долгого путешествия.
Не поздоровавшись, и едва кинув на старую рабыню взгляд из-под сведенных бровей, он буквально взлетел по лестнице, словно забыв о высоком сане, которому соответствовал его наряд, и о возрасте, куда более близком к возрасту Филомены, чем той, к кому янычар-ага направлялся в эту минуту.
Дверь наверху распахнулась со всхлипыванием - как слуги не следили за домом, тот, как и дворец визиря, был все же слишком стар - и затворилась бесшумно, скрывая от ромейки все, что должно было произойти теперь в полутемной спальне.

... Тень, лежавшая не лице Заганос-паши, была лишь далеким отблеском бури, которая разыгралась два месяца назад под Белым городом,- бури, принесшей туркам горечь поражения и заставившей победоносные белые знамена янычар пасть под ногами неверных.
Более того, сам султан, столь щедро осыпавший милостями своего военачальника после взятия Константинополя, был ранен в бою и несколько часов находился между жизнью и смертью. За это время воспитатель и защитник его - а именно так переводится дарованный Мехмет-паше титул лала - казалось, сгорал на медленном огне вместе со своим господином; все время, пока Фатих не открыл глаз, водитель янычарского войска неотлучно находился у его изголовья, поминутно приникая к подушкам, чтоб разобрать, бьется ли еще в теле владыки колеблющееся пламя жизни. Он, без страха стоявший под стенами множества городом, и смехом встречавший летящие пули и ядра, теперь не осмеливался сделать и шага прочь от постели раненого, чувствуя устремленные в спину глаза недавних союзников и завистников.
В эти мгновения он не думал о себе.
Империя, созданная его руками, взлелеянная им с тем же тщанием, с каким мастер выводит на фарфоре или свежей штукатурке затейливые изображения, а ювелир - высекает на металле витиеватую гравировку, могла рухнуть в тот миг, как оборвалось бы дыхание молодого султана. Девятилетний Баязид был слишком мал для того чтобы сесть на престол - но на сей раз у всесильного Великого визиря не было уверенности, что уму удастся заставить Диван сделать себя регентом при юном правителе. Последствия этого могли быть ужасны: новая смута, раскол с таким трудом создаваемого государства, восстания в Карамане, Румелии... да и Анатолия, эта колыбель османов, отнюдь не пребывала в единстве, взбудораженная непрекращающимися войнами. Но главное - он не хотел становиться правителем, принимать эту почти незаконную власть. Он был инструментом, мечом, пикой, пламенем, обрушивающимся на врагов; но и пика и сабля годятся на что-то лишь в руках опытного хозяина, без него они мертвы и бесполезны.
Если это было возможно,- да, он любил своего повелителя.

Гнев Мехмеда был ожидаем, но оттого ничуть не менее ужасен. Нет, редкий случай, когда молодой султан не позволил себе оскорбительных слов, или громкого резкого тона, каким он иногда говорил даже со всемогущим Халилем,- но его молчание и пустые глаза, упорно не замечавшие ждущего взгляда, были красноречивее слов.
Меч ислама переломился в его руке.

Эти глаза он видел перед собой и сейчас - большие черные глаза валиде-султан - бедной наложницы, которую Мурад осчастливил любовью всего не десяток ночей, и которая стала матерью властителя правоверных. Пожалуй, в облике Мехмеда Второго было больше сходства с матерью, чем с отцом. И, что самое страшное, он унаследовал не только ее облик: натура, переменчивая, капризная, почти женская в своей горячности и смене привязаностей - да, такая душа не могла появиться у сына от благородной женщины.
Мысли эти были кощунством, и Заганос-паша вздрогнул, словно проснувшись от долгого кошмарного сна.

Он стоял в спальне на втором этаже и пустым немигающим взглядом смотрел на сидящую перед ним, склоненную над их общим ребенком Анну Варда.

Губы мужчины с трудом разлепились; сглотнув, чтобы протолкнуть внутрь горечь обиды, комком вялой травы застрявшую в горле, он произнес самые простые слова на свете:
- Это я.

 Отправлено: 27.11.10 14:14. Заголовок: Анна не подняла глаз..

Анна не подняла глаз: еще по стремительным шагам по лестнице она узнала, кто через мгновение войдет в эту дверь.
«Это я», – пара слов, брошенных небрежно и кратко мужчиной, который приходит и уходит когда вздумается, всегда принося с собой волнение и смуту.
Ей следовало уже привыкнуть, но Анна почти каждый раз сдерживала легкое возмущение. Или не сдерживала, когда отсутствие было чересчур продолжительным. Однако ромейка была достаточно умна, чтобы вскоре разгадать, что пренебрежение – или то, что казалось ей таковым – происходит не от ее незаконного статуса, но от нрава и характера Заганос-паши; и потому обиды Анны не питались горечью, походя на вечно покрытый хмурыми тучами зимний небосвод, а скорее напоминали облака в погожий весенний день.

Поначалу, по приезде в Эдирне, Анна не понимала своего нового положения, не понимала, отчего Мехмет-паша не захотел разместить ее во дворце. И в то же время надменная дочь Византии оскорбилась бы до глубины души, вырази он пожелание поселить ее в гареме, вместе с прочими наложницами. Ей открылось, что она способна на ревность, которая не умерялась верными сведениями от служанки, что в своей главной резиденции великий визир бывает куда реже, чем у нее.

Уста ромейки чуть дрогнули, и она, лаская, провела рукой по темным кудрям девочки, оттенком так схожими с ее собственными – то ли желая оградить некрепкий сон, то ли ища сил и покоя в безмятежной невинности. Рождение дочери немного примирило Анну с ее новой жизнью, внесло чуть больше покоя в дни, когда она оставалась одна, на попечении служанок и евнуха.
Но мужчина, как правило, глух к недовольству женщины, не утруждаясь разгадывать потаенное и сокрытое, а Анна из той же гордости не желала показывать, что ей не удается забыть о своем уязвимом положении, сделавшимся чуть менее зыбким с появлением маленькой Марии – но и только. Изменить все равно было ничего нельзя: ромейка хорошо запомнила предупреждение Мехмет-паши в их первую ночь, еще в Константинополе, однако и наедине, и перед слугами вела себя так, как если бы их соединял по всем правилам освященный брак.

Внутри толстых стен так легко было вообразить, что за три года Анна просто позабыла подробности скромной церемонии, тем более что ей не хватало лишь церковного благословления – Михаил Варда если не с радостью, то с прагматичной расчетливостью одобрил выбор дочери. Вне своего укромного убежища Анна становилась той, кем была на самом деле в глазах закона и людей, и потому после удовлетворения закономерного любопытства, вызванного первым в ее жизни переездом на новое место, добровольно затворилась за оградой зеленого сада.
Ей не запрещалось выходить (в сопровождении, разумеется), но куда и зачем могла бы пойти ромейка в чужом для нее турецком городе, где даже не было ни одной православной церкви. Она была все равно что прежняя пленница, но ограждали ее свободу теперь не замки и стражники.

– Я ждала тебя раньше, – наконец тихо промолвила Анна, устремив на Мехмет-пашу взгляд спокойный и глубокий, с чисто женским тщеславием не забыв отметить пыль на наряде, свидетельницу спешки.
Разглядев тревожные знаки на лице, которое она выучилась читать подобно страницам в собственном молитвеннике, ромейка быстро поднялась с места и сделала несколько шагов навстречу. Посмотрев в серые глаза, темные и бездонные, Анна ни о чем не спросила, терзаемая дурными предчувствиями, лишь легко коснулась рукава кафтана.
– Я ждала тебя раньше, но рада тебя видеть в здравии.

 Отправлено: 27.11.10 15:30. Заголовок: Ладонь мужчины взмет..

Ладонь мужчины взметнулась к ее руке в отстраняющем жесте - так, в раздражении, отстраняет от себя погруженный в мысли человек все, что способно прервать их стройное течение - но его пальцы тут же обхватили хрупкое запястье. Торопливо, с какой-то измученной жадностью мужчина прижался щекой к ладони, раздувающимися ноздрями втягивая ее запах. В лице его, только что отражавшем душевные муки, показалась почти животная жажда - человек, чья измученная душа хотела забвения, нашел повод и способ отстраниться от происходящего за стенами комнаты. Свободная рука железным кольцом охватила стан женщины, уже ставшей вновь стройным и гибким после родов; задыхаясь, султанский лала буквально стиснул ее в своих объятиях, острым лицом и пылающими губами приникая ко влажно коже на шее.
И с этих губ вырвалось рычание.
- Анна!

Забыв о спящей дочери и незапертой двери, он подхватил свою наложницу на руки и, сделав несколько торопливых шагов, почти швырнул ее на постель, начиная срывать с себя драгоценное платье.
Во взоре мужчины пылала та лютая одержимость, что читается во взгляде голодного волка, вонзившего клыки в горло молодой лани.
- Анна!

Не обращая внимания на малютку, и даже не окончательно раздевшись, он упал сверху на тело ромейки, требовательно шаря ладонью по ее одеянию.
Дитя, с таким трудом успокоенное матерью, завозилось в своей колыбели и всхлипнуло.

 Отправлено: 27.11.10 22:23. Заголовок: Ни жене, ни наложниц..

Ни жене, ни наложнице не пристало противиться своему господину, однако ромейка нарушила это неписаное правило. Извернувшись, Анна уперлась ладонями в плечи Мехмет-паши, отстраняясь и еще пристальнее вглядываясь в искаженное лицо.
Слишком давно она не становилась жертвой приступов необузданного неистовства, но почти всегда ей была известна причина – порой причина ярости, чего греха таить, была известна Анне лучше других, поскольку заключалась в ней самой. Теперь же она ничего не понимала, и неизвестность, угрозой вторгшаяся в ее тихий мирок, пугала.

– Постой, подожди, – прошептала Анна, бросив встревоженный взгляд на колыбель. Если отец забыл о присутствии дочери, то мать ни на миг не забывает о ребенке. Однако Анна спохватилась слишком поздно, и из крохотной кроватки раздалась недовольная возня, грозившая перейти в безутешный плач.
– Отпусти, – уже не попросила, а потребовала ромейка, потянувшись и сердцем, и телом к источнику ее тревог этой минуты, отталкивая жадные руки, которые прежде не единожды привлекала к себе сама.

 Отправлено: 28.11.10 00:37. Заголовок: Воспламененный близо..

Воспламененный близостью женщины, Заганос-паша не услышал или просто пропустил мимо ушей первое требование, слетевшее с приоткрытых в тревоге губ Анны. Его руки продолжали безжалостно истреблять ее наряд, и без того не слишком обременительный. Но решительное движение и требование, прозвучавшее с той одержимостью, что понятна женскому сердцу, но чуждо эгоистичной мужской страсти, заставило его скулы вспыхнуть ревнивым румянцем. Однако, он подчинился, на вытянутых руках замерев над потревоженной постелью, и низко нагнув голову, с которой уже давно упал лишний в делах любви головной убор. Черные волосы, в которых даже в полутьме хорошо различима была широкая серебристая прядь, упали ему на глаза.
Едва приподняв обнаженную смуглую руку, он позволил Анне выскользнуть из своих объятий и склониться к ребенку; однако блеск глаз, выгнутая спина и, в особенности, напряженно торчащие лопатки, похожие на обрубки крыльев, ясно показывали, что строптивость его наложницы получит воздаяние в самое ближайшее время.

... Нет ничего более желанного для сердца мужчины, чем вид того, как женщина льнет к его рукам, к ласкам его ладоней, подобно лучшему синьскому шелку, облекающему тело наподобие второй кожи; та, что научится, не стесняясь и не таясь, показать ему, сколь глубоко ее проницают эти знаки власти и расположения, навсегда завоюет его душу. Тот, чьи поцелуи избранница не принимает, а ловит почти с пугающей жадностью, познает высшее блаженство, ибо постигает невиданное и почти забытое счастье растворения в другом существе.
За время их редких, обжигающих встреч Мехмет-паше иногда начинало казаться, что ромейка, которую он взял за себя невинной девицей, готова принять его всей своей душою и плотью. Но так же внезапно эта опьяняющая, требовательная страсть уходила, иссякала, словно вода - и тогда он начинал терзаться сомнениями, не покорна ли она ему лишь потому, что он стал ее первым супругом и похитителем ее девственности. Сомненье, понятное каждому сыну Адама - что если бы она встретила другого, молодого, в сравненьи с которым ни сила, ни ум ничего не стоят, были бы лишь неутомимы его бедра - начинало терзать его куда как сильнее того орла, что некогда клевал печень Прометея. И рождение дочери, связав их нерасторжимо, вместе с тем лишь усилило его подозрения, ибо теперь Анне не оставалось ничего, как оставаться поблизости от отца своего ребенка... но была ли в этом решении хотя бы искра привязанности или лишь необходимость?
Поэтому сейчас он смотрел на сцену, в другой миг заставившую бы любое сердце сжаться от нежности, лишь с раздражением и пока непонятным для ромейки отчаяньем.
Голос мужчины лишь слегка дрогнул, когда он произнес - громко, зловещим, звенящим тоном, ничуть, казалось, не беспокоясь о том, что дитя, которое Анна пыталась успокоить, может испугаться и закапризничать:
- Завтра я уезжаю. Ты едешь со мной?

 Отправлено: 28.11.10 19:20. Заголовок: Занятая растревоженн..

Занятая растревоженной малюткой, Анна не сразу расслышала слова Заганос-паши, однако резкий тон вопроса царапнул слух, и она подняла голову от колыбели, машинально продолжая поглаживать лоб дочери.
– Уехать? – нескрываемое удивление слышалось в ее голосе, и первым делом ромейка подумала о той, с кем уже приучилась соизмерять все течение своей жизни. – Но не слишком ли мала Мария для путешествий?

Встретившись темным мужским взглядом, Анна замерла, осекшись, и ее рука остановилась, прекратив ласково покачивать люльку. Никогда прежде он не просил ее ехать с ним: как бы надолго он не покидал Анну, как бы продолжительна ни была разлука, ромейка всегда оставалась в доме позади дворца великого визира, схороненная в тенистом зеленом домике, как драгоценное украшение, дожидающееся, пока вновь настанет его время.
Но холодному камню и мертвому золоту легко быть смиренными и терпеливыми в отличие от женщины из плоти и крови. Ромейке все труднее и труднее становилось сдерживать упреки и неуверенность в том, насколько прочен ее дом, насколько крепка нить, привязавшая к ней Мехмет-пашу. И все чаще подобные страхи стали приходить к ней в последний год, после смерти отца и отъезда матери к сыну в Морею, еще неподвластной туркам.

Оставив затихшее (надолго ли?) дитя, Анна порывисто вернулась к широкому ложу, присев на самый край, будто принесенный ветром осенний лист, которые скоро в обилии начнут усыпать тропинки в саду. Помолчав, она задала вопрос, с которого следовало начать:
– Ты уезжаешь так надолго?
Легкий румянец коснулся ее щек: возвращаясь к ней, Мехмет-паша никогда не скрывал своего нетерпения и желания, однако впервые Анна задумалась, как сильно он может тяготиться расставанием.

 Отправлено: 28.11.10 20:12. Заголовок: Мужчина выпрямился и..

Мужчина выпрямился и сел, лицо его окаменело. Нет, это не значит, что оно сделалось бесстрастным, лишенным всякого выражения, как это бывает у людей, виртуозно выучившихся владеть чувствами и даже во сне не позволяющих никому проникнуть в тайны своих сокровенных мыслей. Черты Мехмет-паши застыли в судорожном, мучительном напряжении, как если бы песок и камень скрежетали у него на губах и зубах. Резко обозначившиеся жилы в основании шеи подрагивали, выдавая, что лишь огромным напряжением воли он сдерживает внутренние порывы, непонятные пока для его юной наложницы.
Под ключицей, пересеченной еще не зажившей воспаленной отметиной, забилась синяя жилка.

- Я уезжаю,- не отвечая на вопрос Анны, с нажимом повторил он, словно желая, чтобы она сама угадала причину, о которой мужчины не желал или не осмеливался говорить.- Если ты хочешь, ты можешь отправиться к матери.

Глаза его прищурились, словно образ Анны сделался нечетким, а затем и закрылись. Кровь, прихлынувшая к голове от гнева и волнения, и заставившая щеки визиря расцвести ярким румянцем, так же резко отхлынула; говоривший некоторое время сопротивлялся навалившейся слабости, но, в конце концов сдавшись, тяжело оперся о постель вытянутой рукой.
Было видно, как грудь его сотрясается от гулких, тяжелых ударов сердца, готового разорваться от унижения и стыда, от того, что сегодня он, привыкший к победам, должен поведать о своем поражении той, что узнала его в момент взлета, устремляющимся выше и выше.

- Мы не взяли город.

 Отправлено: 28.11.10 23:35. Заголовок: Побледнев, Анна коро..

Побледнев, Анна коротко вздохнула. Не взяли город… Это означало, что одна цитадель христиан устояла перед натиском османов, чья империя, как река в разливе, неумолимо отвоевывала себе все новые и новые земли, богатства и рабов.
Анне Варда полагалось испытывать радость за единоверцев, но ее сердце против воли сжалось от сочувствия к поверженному мужчине, привыкшему побеждать. Что ей были чужие люди и чужие города, которых она не видела и вряд ли когда-нибудь увидит, когда перед ней тот, чье горе и несчастье ей ближе.
«Они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут…»
Библейское предупреждение гонителям христианства вместо грядущего торжества исполнилось для ромейки зловещей угрозы.
Узкая ладонь потянулась к руке мужчины и почти коснулась ее в жесте утешения.

– Ты уезжаешь насовсем… – произнесла Анна вслух то, что не захотел или не посмел сказать Мехмет-паша. Сузившимися глазами она посмотрела на него и резко отдернула руку.
– Ты уезжаешь насовсем и спрашиваешь, поеду ли я с тобой? – холодно спросила Анна. Все, что терзало и смущало ее, соединилось в этом вопросе. – Прежде ты никогда не спрашивал, а теперь спрашиваешь? Хочешь ли ты, чтобы я последовала за тобой, как жена, или желаешь отослать прочь, как наскучившую наложницу?
Голос ромейки не подымался выше тихого шепота из опасений потревожить ребенка, но горечь и обида звучали в нем явственней, чем в крике.

 Отправлено: 29.11.10 00:03. Заголовок: Мехмет-паша вскинул ..

Мехмет-паша вскинул голову; суженные глаза вспыхнули от ярости. Он не слышал слов Анны, вернее, не слышал того, что она хотела ему сказать; сейчас, в эту минуту, для него существовало только одно, обжигающее, сводящее с ума слово, которое она уронила походя, не поняв, даже не заметив, что этим причиняет ему невыносимые страдания.
Выпрямившись, он поднялся с постели, напряженный, как натянутая тетива - и лишь проступившая на висках испарина могла выдать, скольких сил стоит ему контроль над своей болью и гневом.
- Навсегда?- со звенящей насмешкой, не повышая все же голоса, чтобы не разбудить дочь и тем дать ромейке повод уйти от неприятного разговора, поговорил он.- Сколь быстро ты похоронила меня, Анна Варда - меня и мои заслуги перед империей. Не пройдет и года, как султан осознает... все. И тогда увидишь, он отвернется от тех лизоблюдов, что сейчас с поспешностью отшатнулись от меня... от того, кто принес к ногам повелителя правоверных незаходящую звезду Константинополя. Он... он еще раскается!
Руки мужчины, дрожа, сжались в кулаки. Ни одному слову, с такой болью, с таким бешенством высказанному сейчас сидящей перед ним женщине, отстраненный от власти Великий визир не верил ни на секунду. Слишком хорошо он знал своего ученика, слишком давно наблюдал ревнивую, алчную к славе натуру султана Мехмеда, чтобы питать иллюзии. Когда сыну Мурада понадобился полководец, готовый ради него забыть самого себя и помочь ему свергнуть врагов, внешних и внутренних, юный властитель оперся о плечо своего учителя,- но когда звезда того стала сиять слишком ярко, когда в руках его начала сосредотачиваться власть и могущество, опасное для султанского самовластия - первая же неудача послужила поводом для того, чтоб избавиться от неугодного.
Застывшими глазами глядя прямо перед собой, и не видя ничего, кроме пытающих огнем стен Белградской крепости и холодных, выражающих скуку и нетерпение глаз султана, Заганос-паша прошептал, едва сознавая, что выдает свои тайные мысли:
- Он раскается... никогда... никогда. Прийдет время... я отомщу им всем, всем, кто побыстрее старался избавиться от меня. Я еще...

Качнувшаяся колыбель и тихая возня младенца заставили его прийти в себя. Черные, расширенные глаза быстро, опасливо взглянули на Анну. Мужчина выпрямил стан, и, подняв голову, произнес с насмешкой и вызовом:
- Ты тоже можешь оставить меня, если мое общество кажется тебе недостойным. Я более не Великий визирь.

 Отправлено: 29.11.10 01:37. Заголовок: Негодование Анны уга..

Негодование Анны угасло столь же быстро, как и вспыхнуло, подобно огню, получившему в пищу лишь единый свиток пергамента или одну-единственную тонкую лучину. О, эта несносная гордыня, чьему голосу Заганос-паша внимал с усердием не меньшим, чем призыву муэдзина! Великий визир считал себя вольным повелевать дочерью древнего византийского рода; раб султана полагал, что не вправе рассчитывать ни на что.

В испуганном смятении слушала она полубезумные речи, но чем в большее отчаяние приходил Мехмет-паша, тем большее спокойствие снисходило на ромейку, хотя ей надлежало взволноваться о будущем своем и дочери, а то и пожалеть, что не увешивала себя золотом и драгоценными каменьями, как то заведено у восточных женщин на случай, когда господин изгонит их прочь, пресытясь надоевшими ласками.
На губах Анны появилась растерянная и смущенная полуулыбка – легкая тень, пробежавшая по лицу, стерев с него признаки оскорбленного гнева. Потянувшись, она накрыла рукой ладонь мужчины, крепко переплетя его пальцы со своими.
– Жена следует за своим мужем, Мехмет. Так гласит и ваш, и наш закон, так почему же ты хочешь прогнать меня? – вскинув ресницы, она в упор взглянула на него и продолжала, не отводя твердого взыскующего взора. – Или ты лгал, что станешь относиться ко мне, как к супруге, чтобы утешить меня в моем бесчестии? Ты более не Великий визир, и потому отсылаешь свой гарем и всех наложниц?
Анна вздохнула, и ее взгляд смягчился. Слова ее, обращенные к Заганос-паше, не были нежными, но прикосновение маленькой ладони должно было сказать ему больше, чем осмеливались произнести уста ромейки.

 Отправлено: 29.11.10 10:58. Заголовок: - Не прошло и трех л..

- Не прошло и трех лет, как ты признала меня своим мужем. По доброй ли воле?
Голос мужчины прозвучал глухо, и даже читаемая в нем язвительность казалась придавленной то ли застарелой обидой за это непокорство, то ли новым, внезапно обрушившимся отчаянием.
Другое испугало его. Прикосновение женской руки было словно янтарь, притягивающий к себе легкую пушинку - и его душа, как пушинка, устремилась за этой ласковой теплой ладонью. Закрыть глаза и забыться, потерять себя - но не в жадном соединении, не в сплетении тел; что-то иное, чего он всегда страшился, от чего бежал без оглядки по дорогам войны и свободы, сейчас трепетало на кончиках пальцев ромейки. Словно путник, чья кожа и дух иссушены блужданьями по бесконечным дорогам пустыни, он молился сейчас об одном: чтоб чья-нибудь милосердная рука стерла с его чела печать немилосердных песков, напоив его жизнью. Словно в прохладную воду, хотелось упасть теперь в кольцо этих женских объятий, не для удовлетворенья желания, а потому что в них было все, чего он так долго искал.
От нее он бежал или к ней?

Но потребовать ласки, попросить о ней казалось невозможным тому, кто всю жизнь отвергал любое проявленье изнеженности; опустив голову, отвергнутый советник султана прикусил губы, не будучи в силах иначе противостоять рвущемуся из груди голосу сердца.
- У меня... болит голова,- с трудом вытолкнул он, сжимая пальцами узенькую ладонь, и притягивая ее к себе, словно опасаясь, что Анна воспримет эти слова как окончание разговора. Быстрый, пронзительный взгляд тут же погас под опущенными веками, потому что показывать слабость - недостойно мужчины.
- Потри мне виски.

 Отправлено: 29.11.10 21:21. Заголовок: Анна смутилась, заме..

Анна смутилась, заметно покраснев даже в полумраке скудного освещения.
– Тебе нужны были слова? – через силу произнесла она, борясь с искушением вырвать ладонь и замкнуться в оскорбленном молчании. Но разве потакание надменности и памяти о былом своем положении принесет покой и мир в ее душу? Потому Анна продолжила, и в голосе ромейки проскользнули нотки евиного лукавства. – Не слов ты просил у меня три года назад.

Плавным движением она приподнялась на постели и свободной рукой кончиками прохладных пальцев дотронулась до горячего виска, где под тонкой кожей чувствовался быстрый бег крови, осторожно ероша черные волосы.

– Тебе мало того, что я здесь, с тобою, – не удержалась Анна от мягкого упрека. – Не умерла со стыда и от тоски по родным местам, мало… – ромейка бросила быстрый взгляд в сторону колыбели и умолкла, боясь, не слишком ли много слов сказано ею теперь, если за три года было сказано так мало.
Она испытующе взглянула на мужчину, действительно удивленная тем, что он желал еще новых подтверждений своего права владения, кроме тех, что она дарила ему на ложе.

 Отправлено: 29.11.10 21:54. Заголовок: Жесткие пальцы с нео..

Жесткие пальцы с неожиданно расчетливой силой стиснули запястье женщины. Казалось, Мехмет-паша прекрасно осознает, что причиняет ей боль - но по ему одному известной причине наслаждается этим, так же, как иной наслаждается робкими поцелуями и знойными ласками гаремных рабынь. Затем он резко вывернул руку Анны, отведя ее женщине за спину, и, приблизившись, прошептал ей в самые губы, так что волосы зашевелились у него на хребте от звука собственного голоса.
- Мало. Мне мало, что ты покорилась мне, мало, что я овладел тобой почти против воли, мало того, что увез тебя и сохранил в этом доме ради себя одного. Мало того, что с того дня, как ты взошла на мое ложе, я не знал ни одной женщины, кроме тебя. Мало, что ты родила мне дитя, мало того, что выкормила его и в крови и муках произвела на свет. Мне было бы мало даже если весь мир бы наполнился моими потомками, зачатыми тобою и мною, вышедшими на свет из твоих бедер. Твоя душа для меня темна, ибо сказано: темна и мрачна душа человека, но и она как кристалл в сравнении с душой женщины*.
Выпустив руку Анны, он в гробовом молчании обогнул постель и почти упал на тяжелые простыни, сбрасывая на пол пышный и уже не нужный ему наряд янычар-аги. Вытянулся, притянув под голову одну из подушек, и, смежив веки, договорил:
- И сейчас я хочу знать ответ.

Открыть

* На самом деле эта прекрасная фраза принадлежит, конечно же, Роберту Шекли. Я взял на себя наглость слегка "состарить"ее.

 Отправлено: 30.11.10 00:27. Заголовок: Расширенными глазами..

Расширенными глазами смотрела ромейка в лицо Заганос-паше, слушала яростный шепот. Грудь ее высоко вздымалась, но в волнении, томившем ее, не было страха. Тонко вырезанные ноздри трепетали, втягивая аромат опасности, прежде испугавшей бы, а теперь казавшейся Анне слаще мускуса и амбры, ибо в нем она чувствовала отзвук иного. Никогда раньше Мехмет-паша не говорил с нею так, не выказывал бесспорно страсть, обращенную к ней – не к ласкам или покорности, которые она могла отдать вместе со своим телом, а ней, ромейской пленнице, добыче, доставшейся при падении Второго Рима.
Возможно, новое требование открыло для ромейки ее собственное сердце.

Когда он отпустил ее, Анна продолжала молчать, взирая на мужчину потемневшим взглядом, выражение которого затруднился бы прочесть мудрейший провидец – столько чувств и неясных желаний, столкнувшись, бурлили в глубине зеленых глаз, словно в морской пучине. Наконец, откинув назад темную волну волос, распущенную недавно нетерпеливой рукой Мехмет-паши, ромейка подошла к краю ложа, однако избегая присаживаться на него, оставшись в недосягаемой близости.

– Какой ответ тебе нужен? – спросила Анна тихо. – Мой отец не избрал бы для меня такого мужа, как ты. И я не избрала бы. Но Господь в мудрости своей по своему усмотрению направляет течение нашей жизни. Или ты не знаешь, что я молюсь за тебя в дни разлуки, возможно, обрекая свою душу на проклятие и адское пламя? – слабая улыбка тронула ее губы. – Ведь я думаю при том, что если не Аллах, то Христос охранит тебя.

 Отправлено: 30.11.10 01:09. Заголовок: Узкое лицо выкреста ..

Узкое лицо выкреста снова окаменело - но сейчас в его неподвижности, словно трещина в каменной плите, появилась боль. Не поднимая век, неподвижный, холодный, он заговорил, глухо, с трудом, словно ворочал каменные жернова, имя которым - душа и совесть:
- Молишься за меня? За того, кто приказывал убивать женщин и детей, кто повелевал отрезать головы, чтобы насадить их на колья для устрашения путников? Кто дозволял своим солдатам насиловать твоих единоверок, обращать их в рабынь, чтобы продавать для утехи другим грязным животным? Ты молишься за меня? А знаешь ли ты, что такое адское пламя?- тут веки его распахнулись, и взгляд, полный безумия, приковал Анну к месту, ложась ей на плечи, словно свинцовый груз.- Знаешь ли ты, почему не покорился нам Белый город? Месяц мы обстреливали их из пушек - помнишь ли ты, каково засыпать и просыпаться под рев разлетающихся снарядов? Истерлись ли из твоей памяти последние ночи Константинополя? Месяц непрерывного смрада и копоти, трупов и крови - пока в один прекрасный день моим янычарам не удалось все-таки пробиться через провал в стене. Словно огненная река они растеклись по площади, с которой открывался ход в город - и глазу было невозможно следить, как сверкали их обагренные кровью клинки, рассекая животы, отрубая головы, лишая сотни людей жизни так быстро, что души их не успевали отлетать к Ангелу смерти, и, словно сияющим облаком окутали место схватки. И тогда... тогда на нас хлынул живой поток огня: хунгры обрушили на нас горящую смолу, и все, к чему она только ни прикасалось, вспыхивало в мгновение ока... Ни я, ни сам султан, ни даже всемогущий Аллах не смогли бы ничего сделать: всадник бы не успел спешиться, а несколько сотен моих людей превратились в пылающие факелы. Если бы ты слышала их крики! Ничто, никогда, ни молитвы муэдзина, ни те песни, что ты поешь по ночам нашей дочери, не заглушат в моих ушах крики сгорающих заживо людей - моих детей, моих братьев, тех, с кем я ел из одного котла и спал на одном плаще! Ты молишься за меня своему богу, тому, кому молятся они, умертвившие в несколько минут лучших, кого я знал в этой жизни! Ты думаешь, я смогу забыть это? Думаешь, я смогу?!
Заганос-паша говорил, не кричал, а именно говорил - но голос его, приглушенный, осипший, был хуже воя. Пальцы мужчины сжались, сминая расшитое рукой его наложницы покрывало на широкой постели. И неожиданно это напомнило ему другой день в завоеванном городе, когда в его ладони лег отрез такого же расшитого шелка. Резко рванув его из-под себя, отставленный визирь перекатился на ложе - но, словно в насмешку, лишь больше запутывался в узорчатой ткани, как бабочка в своем коконе - пока, упав вниз лицом, не обмяк, глухо застонав, словно утратил остатки былой воли:
- Я не остановлюсь, пока кровь их, каждая капля, не воздастся десятикратно, и пока тот, кто ее пролил, не умрет столь мучительной, и столь страшной смертью, какую сумеет придумать человеческий разум. Хочешь ли ты еще молиться за меня?

 Отправлено: 30.11.10 13:43. Заголовок: Краска отхлынула от ..

Краска отхлынула от лица ромейки, и бледность стерла волнительный румянец. Заганос-паша будто воскресил ужас трехлетней давности, когда она точно так же находилась в осаждаемом турками городе, но которому не посчастливилось выстоять подобно Белграду. Невольно она бросила тревожный взгляд на детскую кроватку, словно огонь, кровь и смерть, сполохами врывавшиеся в тишину осеннего вечера вместе с отчаянием и болью проигравшего, грозили в эту минуту ее дочери.
На миг Анне показалось, что Мария непременно должна проснуться, но голос, мучительно отзывавшийся в ней и причинявший почти физическое страдание, не был громок, но, право, лучше бы он кричал. Неслышно она присела на край постели и протянула руку к Мехмет-паше, но не решаясь коснуться его плеча; пальцы ее чуть дрожали.

– Ты, думаешь, я не знаю всего этого, – с трудом выговорила Анна, будто слова признания оцарапывали ей горло. – Не думала о том сотни, тысячи, сотни тысяч раз…
Она замолчала и закрыла глаза, из-под сомкнутых ресниц выкатилась слеза, прочертив на щеке серебристую дорожку – сестра тех, что были пролиты бессонными ночами в минуты тягостных сомнений и порывах раскаяния.

– И все равно молилась, – почти неслышно прошептала она; ладонь ромейки невесомо опустилась на худую спину мужчины и замерла, точно птица, готовая испуганно упорхнуть от любого неосторожного движения.

 Отправлено: 30.11.10 14:31. Заголовок: Плечи под бледными п..

Плечи под бледными пальцами напряглись, кожа, пересеченная старым шрамом, дернулась, как дергается нервный, блестящий от пота бок лошади, которую хозяин приглаживает частой щеткой после долго дороги. Вывернув шею, из-под копны черных, обильно посеребренных волос мужчина смотрел на свою женщину, настороженно выжидая, последует ли продолжение ее словам. Сказанного показалось ему мало - и тот, кто в иные времена умел читать по случайно оброненному слову и легкой усмешке у губ, теперь превратился в глухого, не доверяющего тому, что слышит собственными ушами.
- Почему?

Губы и глаза отверженного жадно раскрылись. Выгнувшись под рукой Анны, Мехмет-паша ждал ее слов, как последнего приговора, после которого он, мусульманин, не надеющийся на отпущенье грехов, будет твердо знать, что уготовано ему, ад или рай.
Если бы плоть человека могла говорить, то его тело слилось бы в один страшный крик.
- Почему?

 Отправлено: 30.11.10 21:27. Заголовок: Мехмет-паша спросил ..

Мехмет-паша спросил о том, чем задавалась Анна во время мучительных бессонных бдений или краткого прерывистого сна после жарких ласк.
Стыдно и страшно было признать, что с ней произошло именно то, что когда-то самонадеянно предрекал мужчина, смотрящий теперь на нее тревожно и требовательно.
Страшно оттого, что никогда они могли бы не сойтись снова после давней мимолетной встречи на ступенях церкви в праздник Вознесения, оттого, что никого другого она уже не видела рядом с собой. Стыдно – оттого, что должна она была задушить любую мысль о нем, враге ромеев и христианской веры, стыдно самого страха потерять, оттого, что нареченный жених в день помолвки не вызвал и доли тех чувств, что взволновали ее кровь, как только ее глаза встретились над кубком со взглядом османа.

– Я не знаю, – наконец, произнесла Анна, не отнимая руки и позволив Мехмет-паше поймать ее взор. – Может быть, потому что ты говорил, что так будет. Возможно потому, что отвергать то, что дает Господь – это грех гордыни… – она глубоко вздохнула, решившись расстаться с последней тайной, последним покровом, что таила она в своей душе, не думая, будет ли означать тот знак, то предвестие для мужчины то же, что и для нее. – Даже в горькие дни вкус фиников остается сладким.